Родина. Марк Шагал в Витебске

«Нет, дольше так продолжаться не может. Следующая работа. Следующая пятница. Ни слова похвалы. И я перестал ходить к Баксту. Три месяца добрая, щедрая Аля Берсон платила за уроки, которые я не посещал. Это было выше моих сил. Наверно, я вообще не поддаюсь обучению. Или меня не умели учить <…>. В школу я вернулся через три месяца, полный решимости не сдаваться и добиться публичного одобрения мэтра. Новую работу я сделал, отбросив все правила <…>. И Бакст похвалил этюд. <…> Очень скоро я понял, что больше мне нечего делать в этой школе».

Есть лишь один учитель, которого художник ощутимо уважает — уважает настолько, что номинатив «мэтр» в его отношении не пропитан иронией или сарказмом. Это преподаватель витебской студии рисования Иегуда Пэн — единственный человек, с которым Марк Захарович продолжает переписываться в Витебске после своей эмиграции в 1922 г. вплоть до загадочной смерти Пэна в 1937 г., обстоятельства которой до сих пор не раскрыты. Открывая Витебское народное художественное училище, М. Шагал пригласил Пэна вести подготовительные классы, постоянно лестно отзывался о нем в собственной публицистике и интервью. В 1923 г., уже живя в Берлине, М. Шагал рекомендовал назначить Юдель Пэна на должность директора художественного училища (рекомендация учтена не была).

И вот с учебой М. Шагала у Пэна связана одна загадка. А именно — продолжительность этой самой учебы. Вот что читаем в «Моей жизни»:

«Я получил от отца пять рублевых монет и неполных два месяца проучился в витебской школе Пэна. Что я там делал? Не знаю сам».

Это утверждение не соответствует действительности, на что обращает внимание Б. Харшав, один из наиболее внимательных исследователей творчества М. Шагала:

«Вопреки сложившемуся мнению (основанному на собственных мистификациях Шагала), Шагал обучался в студии Пэна вовсе не два месяца — он начал посещать студию Пэна в четырнадцать лет и занимался в ней (вероятно, с перерывами) до девятнадцати лет»[31].

Историк искусства предлагает очень правдоподобную интерпретацию того, почему в «Моей жизни» М. Шагал как будто бы «дистанцировался» от своего учителя, заявляя, что учился у того в студии два месяца, в то время как реально провел там не менее пяти лет:

«Реалистичный академический стиль Пэна его не устраивал, точная портретная живопись не прельщала…»[32]

По сути, Ю. Пэн был воплощением академизма в рисовании; М. Шагал же бравировал тем, что от академизма ушел. Но внимательное прочтение «Моей жизни» позволяет прийти к выводу, что символического «предательства» Шагалом Пэна в рамках текста «Моей жизни» не было!

Действительно, тут есть фраза про то, что он занимался у Пэна «неполных два месяца», но затем, через несколько отвлеченных абзацев, следует разъяснение, которое все расставляет по своим местам:

«Один из всех учеников Пэна, я пристрастился к фиолетовым тонам. Что это значило? С чего взбрело мне в голову? Пэн был так поражен моей дерзостью, что с тех пор я посещал его школу бесплатно»[33].

М. Шагал не говорит о том, что учился у Пэна неполных два месяца. Он говорит о том, что он платил за учебу неполных два месяца. А потом из-за собственного пристрастия «к фиолетовому» продолжал обучение уже бесплатно.

Как видим, когда герой биографии склонен к мистификациям, биографы начинают распознавать их даже там, где их не существует.

Миф третий «Мандат, подписанный Луначарским»

Вопрос о том, каким образом М. Шагал оказался в сентябре 1918 г. на руководящей должности в Витебске, является ключевым для понимания событий, происходивших в городе вплоть до отъезда художника в Москву в 1920 г.