Родина слоников

При этом в 65-м, вопреки последующим скептическим мемуарам, все близко к сердцу принимают оттепельный гон о коммунизме и искренне прокламируют общинное отношение к ручному труду по образцу театра «Современник». Чтобы возродить военную взаимовыручку и проложить мост к неореалистической солидарности людей трудовой копейки, на плавучем теплоходном общежитии учиняется пожар. По косогору, как под бомбежкой, носятся взбалмошные погорельцы с узлами и чайниками, ревут гудки, бьют брандспойты, летят журавли, народ в саже, кого-то перевязывают, ответственные и партийные кричат: «Внимание!», детей отлавливают и возвращают матерям, не нарушая рабочего ритма установки мостовой фермы. «Вы на войне были? — Был. — Похоже? — Нет. — Жаль!» Все селятся вповалку в помещении клуба, играют на лестницах на аккордеоне полонез Огинского (прогрессивно), судят товарищеским судом сквернословов (привычка) и пьяниц (рождение сына, русские рабочие по другим поводам не пьют). Главный инженер Кваша в сумерках декламирует спутнице руками, как ему хочется во всем дойти до самой сути. С проезжего теплохода несется «Аве Мария». Быт окультурен, твист преодолен, лучшие военные годы нашей жизни воскрешены, за нетоварищеское отношение к женщине по морде дадено, и внявший звону рабочего вдохновения главный режиссер Ефремов в целях правды жизни и пользуясь тем, что не рабочий, напивается в дым, вдрабадан, в полную укатайку, а тут уже открывает всем душу, доходит до самой сути и наставляет на путь молодого-горячего, но задиристого компаньона Табакова. Капустник набирает обороты. Парторгу театра «Современник» Щербакову главный режиссер театра Ефремов пьяно доказывает у костра, что из райкома его поперли правильно, что людями руководить он не дозрел и что механиком ему было лучше. «В сер-р-р-дечной смуте!» — несется из тьмы ритуальное завывание Кваши.

Сотово-коммунальное пролетарское кино дает последний гудок.

И корабль плывет, красиво плывет вниз под оперные раскаты, поражая величием и барской суетой уходящей гегемонской эры.

По экрану карточным пасьянсом проходят три главных режиссера, тринадцать народных артистов с женами и мужьями, обе иконы израильской гуманитарной интеллигенции[14] и один просто всероссийский любимчик, за год до того высаживавший из заводского «Первого троллейбуса» подгулявшего фраера Вицина в тирольке.

Все они пока еще верят, что рабочий — эталон, мерило, золотой стандарт, с которым следует себя сверять. Скоро им будет стыдно.

Многие сопьются.

«Жаворонок»

1965, «Ленфильм». Реж. Никита Курихин, Леонид Менакер. В ролях Вячеслав Гуренков (Иван), Геннадий Юхтин (Петр), Валерий Погорельцев (Алексей), Валентин Скулме (француз), Бруно Оя (оберштурмфюрер). Прокат 27,4 млн человек.

Этот фильм даже участвовал в Каннском фестивале: он был снят КАК НАДО. Как положено было снимать в середине 60-х. С покатым земным шаром, каруселью сосен, бликами солнца в студеных ключах, с колокольным звоном и березняками, клавишными ноктюрнами над земляничными кустами и принципиально скособоченным диагональным кадром. С чадом у лица, проволокой, застящей небо, и ромашковыми полями в отпечатках гусениц.

Этот фильм обошли вниманием: он был снят не про то, ПРО ЧТО НАДО. Не про седого мальчика-разведчика, съеденного войной. Не про младенцев, описавших гору оружия. Не про девушку, изменившую солдату по причине общей впечатлительности и тонкого душевного лада. Не про исступленно хохмящих евреев у рва, не про душек-летчиков из офицерского концлагеря, не про гонимых на убой ост-фронта балагуров-итальяшек, не про вдов, геноцид, бессмысленность и беспощадность, гуманизм, пацифизм и ужасы лихолетья, а совсем наоборот — про экстаз и азарт войны, про сладкое бешенство выжатых до отказа фрикционов, про последнюю психическую пляску танковых камикадзе: сдайся, враг, замри и ляг! Про пленный экипаж и железную коробку, на которой решено отработать прицельный бой противотанковых новинок, про великое счастье вырваться всего на пару часов и навсегда раздавить упитанный и снулый покой Тюрингии дубовой, Саксонии сосновой, Вестфалии бузинной и Баварии хмельной, все эти пряничные домики-васисдасы-киндершоколады, возомнившие себя далеко от войны, такой праздничной, тайфунной и барбароссной. Упоение пройтись по безоблачным сорок второго года тылам разбойным авангардом далеких танковых корпусов, вылететь на центр этих бургов-штадтов и башней крутануть по-недоброму: кто-кто в теремочке живет? Чтоб знали, на кого пивом дышат, чтоб прокляли час, когда угораздило связаться с этими чокнутыми психами, и шарахались врассыпную от любого гусеничного лязга. Слышите рев, чуете топот? Ждите. Красная Армия близко. Мчится на горячей броне ваша буржуинская погибель. Свищет между небом и землей жаворонок наглую песню нашей победы.