Родина слонов

— Ты считаешь себя умнее Силкер-тархана?! Мне вернуться ни с чем и сказать, что воин ослушался Непобедимого?!

— Господин, — поклонился начальник воинов, — мы выполним то, что ты приказываешь, но скажи, как нам это сделать?

— Почему ты спрашиваешь?! Разве у вас нет аркана? Заарканьте вожака, остальные слоны проследуют за ним. — Кукша ободряюще похлопал воина по плечу. — Твой тархан думает о тебе, воин. Поверь, с тобой ничего не случится. Слон только с виду страшный, а как почует петлю на шее, становится кротким.

— Приказ Непобедимого — закон для любого из его воинов.

И воины опустили мост и вошли в загон. И там погибли под ногами взбесившихся слонов.

* * *

Танковый корпус, ворвавшийся на птицеводческую ферму, буря в пустыне, смерч над многолюдным городом, асфальтоукладчик на детской площадке — вот что такое три взбесившихся слона в боевом стане. Сколько юрт было втоптано в землю, сколько доблестных воев превратилось в лепешку... Ай-валяй, как жесток мир, как беззащитны люди.

Силкер-тархан пил кумыс, Силкер-тархан оплакивал былое могущество своего войска. Где они — бесстрашные багатуры, одним своим видом заставляющие трепетать? Разве замызганные грязью истошно орущие идиоты — это его багатуры? Где расторопные рабы, готовые выполнить любой приказ? Разве думающие только о собственной шкуре оборванцы — это расторопные рабы? Где повозки, способные перевозить военную добычу? Разве щепки, валяющиеся повсюду, — это его повозки?

— Я должен возблагодарить Всемогущего Тенгри за то, что вернул Умара и тот успокоил слонов, — Силкер-тархан осушал одну пиалу за другой, — отчего же в сердце моем нет благодарности?

Едва живой в чудом уцелевшую прекрасную белую юрту ввалился Арачын. Сотник застыл, ожидая, когда тархан заговорит первым.

— Зачем ты пришел? — выпучил налитый кровью глаз тархан.

— Господин, — поклонился сотник, — я пришел сказать тебе правду.

— Говори!

— Воины ропщут, воины не слушают своих начальников. Воины думают, что злые духи степи вселились в слонов, воины думают, что злые духи степи предостерегают от похода на славян.

— Зачем ты пришел?

— Господин, — упал на колени Арачын, — объедини свои войска в едином порыве. Нельзя медлить, господин. День-два — и твои воины направят оружие на своих начальников. Еще немного — и войско превратится в стадо баранов! Отдай приказ взять Куяб, и ты спасешь войско. Едва увидев врага, твои воины оставят страх и распри. Они сотрут с лица земли Полянский город, переметные сумы воинов наполнятся богатой добычей, а за скакунами будут идти на длинной веревке белолицые рабыни.

«Как он осмелился советовать мне, будто без него я не знаю, что делать? — устало подумал Силкер-тархан, осушая двадцатую пиалу кумыса. — Разве сотник может указывать полководцу? А не сломать ли ему позвоночник?»

Силкер-тархан уже собирался крикнуть стражникам, стоящим у входа в прекрасную белую юрту, чтобы утащили Ачына, но тут вдруг чудная мысль посетила его. Силкер-тархан подумал, что неспроста Ачын заговорил с ним почти как равный — это Всемогущий Тенгри прислал знамение. Но вот только дурное или доброе?

— Уходи, — сказал тархан, — на этот раз я прощаю тебе дерзость.

На следующий день Непобедимый созвал своих командиров и приказал взять Куяб. И вновь Всемогущий Тенгри послал знамение. В прекрасную белую юрту влетела рыжая как лиса собачонка, облаяла темников, а Силкер-тархана цапнула за ногу и выбежала вон. «Не к добру», — подумал Силкер-тархан и оказался прав.

Глава 4, в которой продолжается деморализация хазарского войска

Степана не понимали. Не понимали Алатор с Любомиром, не понимали Ворон с Гридькой, не понимала даже та единственная, ради которой хотелось жить и совершать подвиги, — Марфуша. Да по правде сказать, и сам себя Степан не понимал.

В то время как Филипп — ромейский купец — давал последние распоряжения насчет полусотни катапульт, выстроенных за куябской стеной, а Гридька с Вороном и кузнецами заканчивали сборку последней партии самострелов, в то время как Алатор срывал глотку, расставляя на господствующих высотах деревянных слонов, сработанных плотницкой артелью Звяги, а Жердь с Угримом и прочими партизанскими людинами опоясывали подступы к Куябу километрами колючей проволоки, сработанной в кузнях Василька и Жеребяки, в то время как под чутким руководством Любомира слона Рабиндраната одевали в кольчугу плотного плетения и обували в железые чеботы, — Степана неудержимая сила влекла в баню, что на краю посада...

Целыми днями он просиживал на лавке, глядя в угол за печью, но ничего не происходило. Ровным счетом ничего! Разве что порой Степан слышал мерзкие смешки, да мерещился длиннобородый старикашка с веником.

Так продолжалось седмицу. На восьмой день в баню вбежал Лисок. Собачка взметнулась на печку, угнездилась сверху и... любимец Степана вдруг стал меняться на глазах. Лапы удлинились, налились силой, маленькое тельце вдруг выросло и стало напоминать львиное, морда вытянулась, появились крылья... Из-за печки вышел банник, кряхтя уселся рядом со Степаном.