Родина – за нами!

Со стороны залегших немцев вновь раздались короткие очереди, выбивая четкий ритм. Немец с пулеметом, учел опыт двух погибших собратьев, прикрывался всем, что осталось от строений, пока не горевших. Его темный силуэт терялся в расползающихся вокруг плотных клубах дыма. Разведчики вжимались в снег, не имея возможности не отползти дальше, не ответить врагу как следует. Вспышки пламени, мелькающие над компенсатором, давали возможность зацепить его взглядом, но не более. Егеря, которых он прикрывал, начали продвигаться вперед.

Якубовский, над головой которого резко свистнуло сразу несколько пуль, покачал головой. Дела стали совсем хреновыми, выхода он практически не видел. Надо бы прикрыть ребят, дав им возможность идти на прорыв. Но этот гребаный немецкий живой танк не давал даже малейшей возможности. Неожиданно выстрелы прекратились.

— Это чего еще такое? — Хамзай осторожно выглянул в просвет между досками. — Никак немчура чего надумала?

— Сейчас сдаваться будут предлагать. — Предположил Христенко, пользуясь моментом и проверяя ПСО[37] на винтовке. Покрутил головой, смотря на трех выживших товарищей. — А что, думаете, не будут?

Снайпер оказался прав. Прошло совсем немного времени, и над размочаленной деревянной будкой уличного туалета поднялся ствол «манлихера», на конце которого виднелось небольшое и относительно чистое белое полотенце. Обычное белое полотенце, всегда лежавшее в рюкзаке каждого педантичного Ганса, Пауля или Вилли.

— Эй, русскийе! — вслед за «белым» флагом там же показалась голова в шлеме, обтянутом капюшоном от маскировочного халата. — Не стрельяйте, переговоры!

— Че те надо, фриц? — Якубовский крикнул, не приподнимаясь из-за укрытия.

— Зачьем стрелять? Прощье сдаться. Врачи, банья, отдых…. Сдафайтесь, русские. Огонь открывать не будьем, найн. Руки ввьерх и выходитьите.

— Мы подумаем. — Якубовский вздохнул. — Эй, Ганс, или как там тебя⁈

— Чьто? — Немец вновь появился над заборчиком.

— Пока думаем, может, сигарет кинешь? У нас кончились.

— Коньечно, лови, Иван. Сдафайтесь, сигареттен у нас много.

Пачка дешевых солдатских «Спорт» шлепнулась рядом с сержантом. Тут же приземлилась плитка «Шокаколы».

— Вот дурной немец-то, а? — Якубовский взял пачку, держа ее подрагивающими пальцами. Открыл, достав сигарету, помял, понюхал. Запах был неплохим, сладковатым. Сержант не курил и сейчас, чиркнув спичкой, неумело затянулся, закашлявшись.

— Ты чего? — четвертый из выживших разведчиков, сорокалетний Иваныч покосился на него.

— Ниче… курю вот. Будешь? — сержант снова закашлялся, скривился, когда задел распоротой ногой за ручку РПД.

— А чего не покурить, да, сержант? — Иваныч прикурил от своей, сделанной из патрона, зажигалки. Затянулся дымом, прищурился, хитро глядя на Якубовского. — Особенно если в последний раз-то…

— Точно. — Сержант широко улыбнулся, глядя на него. Рука прошлась по коробке с оставшейся лентой, снаряженной обычными патронами. — Дурни немцы, ох и дурни.

— Это они нас поэтому гранатами не закидали до сих пор? — Христенко чуть прикрыл глаза. — Хотя вон тот урод, который с гранатометом бежал, точно в плен никого брать не хотел.

— Мало ли… может чего переклинило у него в мозгах, всего делов. — Иваныч докурил сигарету, сплюнул вязкой желтой слюной. — Христенко?

— Чего?

— А что это ты так дышишь странно, а?

— Да, понимаешь, попали вот… — снайпер повернулся боком, который до этого времени закрывал. Опустил голову, смотря на густую коричневую корку, никак не засыхавшую на ткани. — Дышать тяжело так, представляете?

— Говно… — Хамзай сморкнулся, дернул чуть лицом. — Долго не протянешь.

— Это ты точно заметил. — Христенко закашлялся, сморщившись от боли так, что напомнил печеное яблоко. — Господи, больно как…

— Хамзай! — сержант позвал разведчика тихо, махнул рукой. — Помоги мне, а?

Тот аккуратно подполз к нему, доставая жгут из кармашка на рюкзаке. Посмотрел на выходное ранение, которое сержант успел закрыть ИПП и притянул его же бинтом. Поцокал языком, оценивая увиденное, и повернул ногу так, чтобы было удобнее перевязывать.

— Уходи… — Якубовский всхлипнул от боли, когда Хамзай перетянул ему жгутом бедро. Тот покачал головой, глядя на товарища. — Уходи, чурка ты не русская, бери Иваныча и валите. Мы сможем их чуть задержать…

— Сам ты чурка. — Хамзай невесело улыбнулся. — Хорошо, братка, мы уйдем. Патронов насколько хватит?

— Не знаю. — разведчик потрогал пояс, стараясь что-то нащупать. — Ты это, Хамзай, оставьте нам с Петькой пару гранат, а? Мало ли.

Тот лишь кивнул, доставая из подсумка два рубленных яйца. Отогнул ворот кутки Якубовского и воткнул в узкий и тугой карман одну. Христенко протянул руку, мол, кидай, давай. Поймал «эфку», просунул в проушину застежки длинную полоску пластыря, прихватил им гранату по центру. Пластырь лег плотно, не давая ей выскочить из петли. Потянулся головой, проверяя — достает ли зубами? Последним делом Христенко разжал усики, чтобы ничего не помешало вырвать чеку.

— Спасибо. — Снайпер прищелкнул новый магазин. — Давайте уже валите отсюда, нечего вам оставаться.