Родина – за нами!

Кроме этого «джигит» старательно ухлёстывал за всем, не очень уж и многочисленным женским составом полка. Хотя по имеющимся агентурным данным (а как разведчику без них?), на самом деле всё это он делал для поддержания реноме. То есть на людях обладатель гордого орлиного профиля и густейшей чёрной щётки на верхней губе вёл себя, как и полагается уроженцу Юга.

Ухаживал за каждой по отдельности и за всеми вместе, преподнося военным в юбках ни разу не повторяющиеся оригинальные комплименты и задорно поводя угольными бровями. Закончив же все свои дела, и проконтролировав порядок на вверенной территории, удалялся в собственные апартаменты, которые ему полагались. КУНГ, палатка или отдельная землянка, в зависимости от места дислокации полка. А там, в свободное от дежурств в лазарете время, его всегда ждала скромная и застенчивая блондинка Верочка из Новосибирска. И мало кто знал, а Куминов-то знал это абсолютно точно, что они уже как два года были мужем и женой. Вот такой вот нонсенс.

Отметив, что после получения либо задания, либо возможно-неожиданного нагоняя от «бати» стоит заглянуть к Арслану — пошёл дальше, свернув в незаметный для непосвящённых ход сразу за пирамидой патронных ящиков. Пригнулся под совсем уж низким косяком, толкнул дверь, и попал в предбанник, плотно заставленный мешками с землёй, из-за которых прямо в грудь входящему упирался страшный ствол «станкача».

Повторился ритуал с пропуском, бывший постоянным и непоколебимым, прямо как первый и единственный, несгибаемый и усатый кавалерийский маршал Советского Союза товарищ С. М. Будённый. Понятно, что каждого из командиров разведывательно-диверсионных групп полка знали и уважали, но поблажек не делали. Старший прапорщик Баштовой, командовавший штабной охраной, козырнул капитану, пропуская дальше.

Здесь всё было как обычно за последние три месяца. Прямо у входа сидела за столом пара молчаливых ребят в фуражках с синим околышем, приветственно мотнувших головами. За ними, нахлобучив наушники и подслеповато щурясь, сидел Петя, любимый «батянин» связист и две его миловидных помощницы. За бревенчатой перегородкой громко шумел начальник арттехвооружения полка подполковник Малинин, еле слышно что-то буркал командир разведчиков майор Синицын. Ориентируясь по сладковатому запаху трубочного табака, становилось ясно, что там же многозначительно молчал «смершовец» майор Круглов.

Также, судя по свежей щепе на досках пола, уже присутствовал старший лейтенант Абраменко в своих щёгольских подкованных сапогах. А свежий запах оружейной смазки для зимнего времени года с головой выдавал нахождение в штабе капитана Иволгина, командира третьей разведгруппы. Тот лишь вчера вечером прибыл в расположение полка из Тобольска, где лежал в госпитале, и утром Куминов застал его за уходом за личным оружием. Командира четвёртой группы, старлея Иванова, не было уже два дня спустя позднейшего расчётного времени прибытия из рейда. И это заставляло нервничать всех его коллег, а также старших офицеров. Но кроме них присутствовал кто-то ещё, как минимум двое.

Капитан отодвинул в сторону плащ-палатку, закрывающую вход в «кабинет» комполка и оказался внутри. Догадки подтвердились — оба его товарища-командира сидели с правой стороны грубо сколоченного стола, сейчас накрытого зелёной тканью.

Абраменко, закинув ногу на ногу, покачивал носком хромового, до зеркального блеска начищенного сапога. Форменная гимнастёрка тёмно-оливкового сукна перетянута в тонком поясе и по груди портупейными ремнями. Синие брюки с узким красным лампасом заправлены в те самые щёгольские сапоги. Позвякивающий «иконостас» на левой стороне и всего одна Красная Звезда на правой стороне гордо выпяченной груди. Что поделать, любил командир одной из РДГ[4] полка такой вот незамысловатый выпендрёж, стабильно и постоянно разящий наповал вновь прибывающих медсестёр, радисток и прапорщиц полковой канцелярии.

И заставляющий всех солдат-диверсантов, вверенных товарищу старшему лейтенанту под его строгую руку, тянуться вслед за командиром во всём, включая поведение. Иногда это даже становилось предлогом очередной ссоры между разведчиками и пехотинцами/артиллеристами/сапёрами и так далее, смотря кто оказывался в столовой в одно с ними время.

Флегматичный и практичный Иволгин сиделне выпендриваясь, затачивал бритвенной остроты «ухорезом» карандаши из письменного набора «батяни». Тот имел привычку пользоваться именно ими, нещадно ломал заточенные и каждый раз убирал лишившиеся грифеля назад в стакан. И терпеть не мог, когда кто-то из ординарцев пытался их трогать.