Родина зовет

Вечером стали вызывать в караульное помещение всех, кто мог иметь зло на полицая. Вызвали Хитрика Бориса. Полицай недавно привязывал его к столбу и сильно бил. Мы поняли, что с него и начнется. Наше предчувствие оправдалось. Борис Хитрик рассказал [89] все подробности, как его привязывал и бил полицай и как за него заступились Агеенков и Аноприк. Тут же были вызваны и эти товарищи. Лагерь за ними закрыли и больше не вызывали никого.

Всю ночь мы не спали. Из караульного помещения доносились отчаянные крики.

Утром нас выгнали на поверку. Из караульного помещения вывели Агеенкова, Аноприка и Хитрика. Их было трудно узнать, они посинели и опухли, на лицах виднелись подтеки крови. Хитрика и Агеенкова отпустили в строй, Аноприк остался возле караульного помещения. Повесив голову, он с трудом стоял на ногах. Нас пересчитали. Потом вызвали из строя Загиная. Остальных всех загнали обратно в барак.

Аноприк признался. Сейчас вызовут меня. Возле меня собрались близкие друзья и товарищи и дали твердый наказ.

- Держись, Ванюшка! Не признавайся.

Я пожал им всем руки и на всякий случай сказал свой точный адрес и настоящую фамилию.

Послышались свистки, извещавшие о построении. Мы выбежали и построились. Нас привели к караульному помещению. Возле меня стояли Володя и Василий Истомин. Они незаметно для остальных крепко сжимали мои руки, я отвечал на их пожатие, как бы обещая не подвести.

Отворилась дверь караульного помещения, на крыльцо вышел солдат с бумажкой в руке и зачитал мой номер.

Я вышел из строя и, стараясь ступать увереннее, направился за ним. На крыльце оглянулся, кивнул товарищам и вошел в караульное помещение.

В караульном помещении, кроме лагерной охраны и унтер-офицера, сидели два гестаповца, справа стоял Лева, переводчик из центрального лагеря, слева в углу Аноприк и Загинай.

Как только я вошел, гестаповец сразу же через переводчика начал задавать мне вопросы.

- Знаешь ли этих двоих? - показывая на Аноприка и Загиная, спросил гестаповец.

- Знаю, - твердо ответил я.

- Они говорят, что ты убил полицая. Правда это? - снова спросил гестаповец. [90]

- Нет, я не убивал, - ответил я.

- Значит, это они убили полицая? - спрашивает гестаповец.

- Не знаю, не видел, - ответил я.

Посредине караульного помещения стояли два стула, на которых, видимо, били предыдущих товарищей.

- Ложись! - показав на стулья, приказал гестаповец.

Сопротивляться бессмысленно. Лег. Двое солдат начинают меня бить резиновыми жгутами. Я стиснул зубы и расслабил мускулы, чтобы легче переносить боль.

Отсчитали двадцать пять ударов, облили водой, подняли.

- Ну, теперь ты скажешь, кто убил полицая? - спросил гестаповец.

- Нет, не знаю.

Гестаповец снова велел лечь на стулья. Лег. Солдаты начали отсчитывать удары. Я почувствовал, что начинаю терять сознание. Тогда Лева, как будто ругаясь, закричал мне:

- Ори, Иван! А то забьют до смерти.

Но я молчал - все равно забьют или расстреляют. Меня снова подняли и поставили на ноги. Гестаповец задает вопрос:

- Так ты признаешься, что зарезал полицая? Эти двое, - он указывает на Аноприка и Загиная, - говорят, что у тебя есть кинжал, и ты им зарезал полицая!

- Нет, я не резал, и у меня нет кинжала, - ответил я.

- Значит, они врут? Это они зарезали полицая?

- Не знаю, я не видел. Я все время был на конюшне и никуда не отлучался. Это может подтвердить солдат, старший конюх.

Солдат- конюх, находившийся здесь, подтвердил, что действительно я все время работал и никуда не отлучался.

Начинают допрашивать и бить Аноприка и Загиная. Они рассказывают все, как было: что полицай был жесток с пленными и его все ненавидели, что убил его я самодельным кинжалом, а они только помогали. Хорошо было только одно: Аноприк не проговорился о группе побега. [91]

Пряча от меня глаза, он обратился ко мне:

- Ванюша, признайся во всем. Все равно погибать. Лучше одному, чем троим.

Дешево же он хотел отделаться! Ведь стоило ему перетерпеть все побои, вина за убийство пала бы на гражданского немца, так как полицай путался с его женой…

Допрос продолжался часа три. Вопросы и ответы были одни и те же:

- Ты зарезал полицая?

- Нет, не я.

- Значит, они зарезали и сваливают на тебя?

- Не знаю, не видел.

Тогда третий раз положили меня на стул и опять принялись бить.

К вечеру нас вывели из комнаты и втолкнули в подвальное помещение по разным углам, выставив охрану.

Гестаповцы уехали. После обеда, которого нам, конечно, не дали, нас вывели на улицу. Возле караульного помещения стояла запряженная двумя лошадьми подвода. Нас посадили по разным сторонам телеги, руки связали сзади. В телегу сели два солдата с автоматами, и она тронулась по дороге в центральный лагерь.

Ехали молча. Только сидящий впереди ездовой француз Густав все мотал головой, вздыхал и знаками показывал мне, что нужно было зарыть полицая или бросить его в колодец и завалить мусором. Но теперь уже было поздно об этом рассуждать.