Родина зовет

Но вот все уселись за стол. Блоковый и Кондрат резали хлеб и потом на листе фанеры разносили пайки по столам. Принесли чай в железных бачках и стали разливать его в миски.

В блоке воцарилась тишина. Каждый заключенный терпеливо ждал, когда ему дадут пайку хлеба и нальют чаю. Если кто-нибудь осмеливался заговорить, на голову его обрушивался удар резинового жгута. Я тоже тихонько сидел за столом, оглядывая своих товарищей. Рядом со мной притулился чернявенький парнишка, лет восемнадцати. Получив свою пайку хлеба, он дрожащими руками разломил ее на крошечные кусочки и каждый такой кусочек с каким-то благоговением клал в рот и жевал медленно, сосредоточенно, чтобы продлить удовольствие. На его худощавом бледном лице разлилось выражение блаженства.

Когда после ужина заключенные стали мыть свои миски, я подошел к нему и спросил:

- Ты как сюда попал?

Парнишка оказался словоохотливым. Он тут же мне рассказал, что зовут его Коля Дергачев, что сам он из Макеевки. Когда немцы оккупировали территорию [109] Донбасса в 1942 году, ему было шестнадцать лет. Семья не успела эвакуироваться и осталась в Макеевке. Его младший братишка где-то нашел пистолеты. Ребята их тщательно припрятали, но немцы дознались и после допроса Колю отправили в Германию и отдали на работу к бауэру. Но мальчишка-комсомолец не мог примириться с тем, что его заставляют работать на хозяина, да еще бьют. В одну из темных ночей он убежал. На другой же день его поймали, избили и отправили работать в литейную большого металлургического завода.

- Однажды немец ни за что избил моего товарища по работе, - волнуясь, рассказывал Коля.-Я не выдержал и дал ему в морду. Что здесь началось! Думал, убьют меня. Били - сколько душе угодно, а я вот… жив, - и глаза его вдруг озорно заблестели.

- А в сентябре мы подготовили побег, - продолжал Коля, - но только двоим удалось перелезть через ограждение: мне и еще одному хлопцу. Остальных захватили. По дороге к ближайшему полустанку мы надрали в поле моркови и насовали ее во все карманы и за пазуху. Это был наш провиант. Подошли к полустанку. Скрываемся, ждем. Остановился товарняк, идущий к востоку. Мы забрались в какой-то вагон, набитый бочками. Притаились. Ехали целые сутки. А на вторые сутки наш вагон отцепили и загнали в тупик. Делать нечего - пришлось вылезать. Здесь нас и схватили, несколько дней держали в карцере, избили и отправили в тюрьму. Дальше Страсбургская тюрьма. Из нее - прямой путь сюда. А отсюда, - с горьким вздохом закончил Коля, - один путь: в крематорий.

Мне очень понравился этот парень со смелыми, чистыми глазами. И с этого дня как-то сама собой завязалась наша дружба. Коля во всем советовался со мной, и я, как старший товарищ, помогал ему, чем мог. Я чувствовал, что дружба моя вселяет в него какие-то надежды, угасшие было за несколько месяцев каторжной жизни.

А надежда в наших условиях значила многое. Очень многое… Нередко даже возвращала человека к жизни.

Каждый день в лагере похож на предыдущий. [110]

В числе многих сотен других заключенных я вскакивал по команде, заправлял свою постель, тщательно разглаживая одеяло, чтобы не было ни морщиночки, ни складочки, бежал раздетый к умывальнику, где обычно стояла большая очередь. Умывание проходило под наблюдением штубового - ответственного за отделение в блоке. Надевать рубашку не разрешалось. Пока дождешься своей очереди - продрогнешь.

В барак приносят чай в бачках. У кого остался от ужина хлеб, тот завтракает. Но таких, кто умеет до утра оставить кусочек хлеба, очень немного. Почти все пьют пустой чай.

После «завтрака» нас выгоняют на улицу. В бараке остаются те, кто назначен на сегодня убирать помещение. Если на улице холодно, или ветрено, или дождливо, мы прыгаем и машем руками, стараясь согреться.

Ровно в шесть часов раздаются удары лагерного колокола: начинается построение. Кто побывал в немецких концлагерях, хорошо знает, что значили для нас эти построения! Сколько часов простаивали мы каждый день в любую погоду!

Сначала заключенные строились у крыльца своего барака. Потом нас вели на площадку между бараками. Весь лагерь выстраивался по таким площадкам. Начиналась поверка. Сначала нас несколько раз пересчитывал блоковый. Больных и умерших за ночь укладывали в конце строя, чтобы их тоже можно было пересчитать. Подходили немцы и снова пересчитывали нас два-три раза. Затем они шли на доклад к первому блоку, где помещалась шрайбштуба, то есть канцелярия. Комендант здесь принимал доклады ответственных за блоки. Если счет не сходился, немцы возвращались к своим блокам и снова пересчитывали нас по нескольку раз и снова уходили на доклад. Только после этого начиналось распределение по рабочим командам. А больных и слабых, которые уже не могли ходить, отправляли в санчасть и по баракам.