Родиной призванные<br />(Повесть)

В последнее время учитель часто видел сны, а в них — свое детство. И — еду: он уплетал во сне вареники со сметаной, те, что так искусно готовила мать. Пил теплое молоко. Ходил с отцом на рыбалку.

Ослепленный светом нескольких зажженных спичек, Макарьев в первое мгновение зажмурился и не разглядел свояченицу. Та поначалу и не нашлась, что сказать.

— Здравствуй, Никифор Петрович! Пришел! — проговорила она после долгого молчания.

— Устал что-то, извини… Задремал. К тебе я не пойду. Дело большое.

— Ты, верно, опять правду ищешь?.. Ох, Петрович! Это время не для правды. Главное — жить! О себе подумай, о детях…

Макарьев закашлялся и, чуть только успокоился, поспешно, боясь, что кашель помешает говорить, обратился к свояченице:

— Старуха тут одна в больнице, в холодном коридоре. Взята из лагеря. Поговорить бы с кем из немцев. Зачем она тут, старая… Помоги, Катя, — начал он, силясь подавить царапающий глотку кашель. Назвал фамилию женщины и понял, что свояченице она ничего не говорит. Это и к лучшему. Он назвал и фамилию женщины, которая придет за старухой.

— Вот и все! Это очень важно для меня и для Ольги. Обрадуешь нас, — сказал Он, прощаясь.

— Хорошо, Петрович. Постараюсь, — ответила Катя.

Она выполнила просьбу Макарьева. Немедля пошла на квартиру полицейского. Это был благообразный человек с короткими седыми усами. Лицо его светилось необычайным для военного времени здоровьем. Каждый раз, когда он задирал голову по какой-то странной привычке, на его шее появлялась жирная складка. Полицейский как должное принял свиной окорок и две банки меда.

— Может, еще что подбросите? — сказал он, сохраняя все тот же благостный вид. — Я не для себя только… Мне надо дать другим… Кто повыше.

Взятка подействовала. Через три дня Данченкову выпустили, и она с помощью друзей пришла в деревню Чет, где ее разыскал комиссар Гайдуков. Здесь же она узнала радостную весть: ее сынок Мишка в бригаде, а Федор награжден орденом.

— Федор теперь майор, — сказал Гайдуков. — А вы — мать, достойная своего сына. Мы зачислили вас в состав Первой Клетнянской партизанской бригады.

В хате, где сидели партизаны, поднялся дружный шум, какой-то подросток хлопнул в ладоши, но, словно бы спохватившись, отошел в тень. Расплылись в улыбках лица женщин, и только старик нервно дернул головой, посмотрел вокруг и остановил взгляд на матери командира.

— Зачем ее в партизаны? На печку ее. Отогреть…

Ему казалось, что комиссар подтвердит: да, мол, на печку.

— Замолчи, старый, не путай, все правильно, — спокойно проговорил один из партизан.

Старик замигал и отошел в сторонку.

Назавтра, после того как отпустили Данченкову, в Жуковку из Олсуфьева приехал Черный Глаз. В канцелярии лагеря ему сказали, что тифозная старуха в безнадежном состоянии передана родственнице.

— Адрес этой женщины? Адрес! — кричал агент. — Куда ее повели?

Один из охранников лагеря показал на полицейского.

Полицейский назвал улицу и дом, куда повели старуху Данченкову. Агент помчался на мотоцикле по указанному адресу.

— Кто здесь живет? — окликнул он часового.

— Господин комендант.

— Идиоты! Негодяи! Где Данченкова? — кричал он на благообразного полицейского. — Где старуха? Куда ты меня послал?.. Знаешь?

— Никак нет, господин начальник!

— Идиот! — И Черный Глаз так ударил полицая по рыхлому лицу, что тот рухнул на пол.

Вечером того же дня Черный Глаз доложил Вернеру, что разыскать среди арестованных мать Данченкова не удалось. Видимо, она умерла от тифа.

— В Жуковском лагере дохнет каждый третий, — заключил он.

И Вернер вынужден был (разумеется, для себя) признать, что арест Данченковых результатов не дал. Многие агенты снова заверяли начальство, что отряд Данченкова разгромлен, а те, кто остался в живых, погибают от голода в лесу. Партизанам такая легенда была конечно же на руку. Каратели на какое-то время утихомирились.

Глава пятая

На окраину лесного поселка, где назначалась встреча подпольщиков с партизанами, Митрачкова и Жариков пришли ночью. Дежурный по лагерю привел их в хату. Все давно уже спали. Иногда у кого-то сквозь сон прорывались чмоканье и тяжелый вздох. Огонек коптилки на столе чуть колебался. Дежурный был загодя предупрежден: не прошло и минуты, как появились начальник штаба Антонов и комиссар Гайдуков. Они перешли в соседнюю хату — там было удобнее. Гайдуков рассказал о бригаде, которая выросла в крупное боевое соединение, остановился на трудностях.

— Наши ребята чаще голодны, чем сыты. Сапоги — со свистом, пальцы вылезают. Крыша над головой — лишь в редкие дни. Дождь, жара, мороз — все равно работаем. А когда крупные карательные экспедиции — тут либо в лоб бьемся, либо, как волки, отмеряем десятой километров по лесным чащобам и болотам…