Родиной призванные

Вечером 1 апреля Черный Глаз доложил Вернеру, что в Дубровке, Сеще и окрестных селах арестовано сто десять подпольщиков. Вернер был доволен. Но все ли подпольные группы разгромлены? Пытать арестованных, пытать!.. Всё выведать, всё! Вернер достал из кожаного футляра золотой крестик, поцеловал его и тихо прошептал: «Помоги, господи…» Вернер был потомственным разведчиком. Крестик достался ему по наследству от деда, тоже разведчика, работавшего в секретной канцелярии Бисмарка. Вернер снова посмотрел на крестик: «Боже, какая странная судьба. Помоги, господи, познать этих людей. Что за люди? Подкуп, пытки, уговоры — все напрасно. Страшно, господи! Эти русские отказались от тебя, повергли твои храмы и — о ужас! — стали сильнее».

Тревожно зазвонил телефон.

— Что такое? В Клетне восстали военнопленные армяне? Ушли в лес? К партизанам? О майн гот! Подпольный райком? Что? Схватили кого? Комсомольцев?.. Слава богу. Это хорошее начало. Сейчас посылаю в Клетню группу агентов.

Вернер поспешно спрятал в футляр крестик и вышел из кабинета.

Глава двенадцатая

Вначале апреля выдались солнечные дни. Земля парила, издавая крепкий запах сырости. По обочинам дорог шелестели под ветром прошлогодние травы. Над зарастающими бурьяном полями, в расплавленной солнцем вышине, звенели жаворонки, словно звали на поля пахаря. Кругом шла война, однако надо было думать о земле, которая должна кормить и в третий военный год. Дятьковский и Клетнянский партийные центры разослали своих агитаторов по отрядам и селам. Коммунисты призывали крестьян к проведению весеннего сева. «Кто сеет хлеб, тот верит в нашу победу». Эти слова комиссара Гайдукова подкреплялись делом. Глухими ночами при свете факелов партизаны помогали крестьянам готовиться к севу: чинили плуги, сохи, бороны, лопаты, железные грабли. Подбадривали людей: «Жить будем, жить! Сквозь огонь и камни пробьемся, а жить будем». Весенний сев рассчитывали вести вручную: ни тракторов, ни лошадей не было. Готовили землю, не теряя ни одного дня. Трудились на огородах и жители Дубровки: кто копал землю, кто сгребал в кучу жухлую траву и поджигал. Седые струйки дыма тянулись по оврагам.

Макарьев только что зашел домой. Не успел снять плащ, как в сенях послышался топот.

В квартиру ворвались гестаповцы. Один из них, в черной форме полевого жандарма, на чистом русском языке объявил, что учитель арестован. Макарьева заставили сесть на табуретку, раскинуть ноги и вытянуть на коленях руки. Полицай с угреватым лицом стал обыскивать комнату. Всё перевернули, растрясли.

— Говори, куда спрятал большевистскую брехню? Где деньги? Говори, все равно тебе подыхать…

— Важно умереть человеком, чтобы не осудили тебя люди, — громко сказал учитель.

Макарьев простился с женой и детьми.

Дорогой Макарьев думал о провале подполья, о близких его сердцу людях. Занятый своими мыслями, он не заметил, как подошли к полицейскому участку. Учителя втолкнули в темную кладовку. Он ощупал стены. У каждого заключенного в первый миг появляется желание спастись бегством. Нет! Все тут прочно. В коридоре поскрипывают половицы. Стерегут!

2 апреля Макарьева вывели на прогулку. Сквозь легкую облачинку пробивались солнечные лучи. Медленно шагая по знакомым местам, он почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся — и возле палисадника соседнего дома увидел жену. По лицу Ольги текли слезы. Оба побледнели. Он приостановился. Толчок прикладом — и последнее, прощальное свидание окончилось.

В Рославльскую тюрьму Макарьева привезли вечером. Близко к полуночи за ним пришли. Привели в какую-то подвальную большую комнату. За столом сидел офицер гестапо — без головного убора, прилизанный и аккуратный. По комнате прохаживался, блестя голенищами лаковых сапог, Черный Глаз. Он то и дело поглядывал на ладони своих отечных рук и судорожно шевелил пальцами. Наконец сел за стол, постучал авторучкой и приготовился записывать.

— Ну, господин учитель, надеемся на ваше благоразумие. Выкладывайте всё, — сказал гестаповец.

— Я не знаю, что выкладывать, — усмехнувшись, ответил Макарьев.

— Не знает, — иронизировал агент. — Ты арестован за подпольную работу как организатор сопротивления новому порядку. Отпираться бесполезно. Если же ты нам искренне все расскажешь, мы гарантируем тебе выезд в Белоруссию или на Украину.

— Чем объяснить столь необычную любезность и заботу обо мне? — поднимая на него свои уставшие глаза, спросил учитель.

Черный Глаз сильнее забарабанил по столу, потом закурил сигарету.

— Нам кажется, что вы случайно попали в большевистскую шайку. Вы человек с высшим образованием. Опытный педагог. Наверняка подвергались если не репрессиям, то незаслуженным обидам. Ну скажите, так? — проговорил офицер.

— Можете записать. Репрессиям не подвергался. Получил бесплатное высшее образование. Пользовался доверием. Знаю, что вы не пощадите. Вы не знаете другого закона, кроме пыток, убийств.

Офицера задели эти слова, но он сдержался и спокойно сказал: