Родись счастливой

— Не буду рассказывать о том, что было в Сочи. Бесполезно. Это так же трудно, как описывать полотна импрессионистов. Надо только видеть. Скажу одно: уехали мы по настоянию Игоря. Я не уводила его из семьи. Но, честно скажу, рада была безумно. Не оттого, что он остался со мной, а не с Оксаной. А оттого, что я с ним. Уехали в никуда. Главное — вместе. Мы прибились к одному виноградарскому хозяйству где-то между Геленджиком и озером Абрау. Там живет его старинный друг. Игорь обменял машину на верхний этаж кирпичного коттеджа. Почти что чердак. Там и поселились. Игорь удачно устроился на винодельню: инженеры такого класса везде нужны. Я — бухгалтером. Нас никто не знал, ни о чем не спрашивал. Приехали — живите. Работаете — спасибо. Все было красиво, как утренний сон: горы, виноградники, солнце, фрукты, вино. Абрау близко, небо близко. Игорь рядом. Постоянно глаза в глаза, душа в душу. Знаешь, я думала, что никогда не забуду этих дней. А сейчас рассказываю и сама себе не верю. Со мной ли это было? И было ли?..

Лиля замолчала. Послюнила палец и попыталась собрать с платья прилипшую шерсть. Я сидела, не дыша. И совершенно при этом забыла, что ко мне должен кое-кто прийти.

— Поработала я недолго. Случился ребенок. Я, дура, не хотела, брыкалась. Даже анализы на аборт собрала. Игорь как узнал, здорово ругался. А как рожать от женатого человека? С Оксаной они так и не развелись. Не хотел он к ней ехать. Боялся при встрече в глаза посмотреть. В общем, появился Антошка. Знаешь, думала муками искупится мой грех. Роды были затяжные — трое суток. Завотделением тамошней больнички, мезозойский старик, говорил: «На моем веку так долго никто не телился».

Я представила себе Игоря Борисовича на руках с младенцем. Поздние отцы — самые лучшие. Я знаю, как он любит Диму. А его чувства к ребенку Лилии даже трудно вообразить. И еще я вспомнила, как Лилька плохо переносила физические страдания. У нее низкий болевой порог. А тут трое суток ада. Бедная Лилька! Голубая жилка на виске Лилии натолкнула меня на мысль, что неплохо бы ее покормить.

— У нас есть пельмени. Будешь?

Лиля согласилась на удивление легко.

Пока мы перебирались из узкоколейки в тесную кухню, я боролась с соблазном спросить о Диме. Он был уже далеким, почти детским воспоминанием, и сегодня я ждала другого человека, но нежные Димины глаза как будто снова глянули на меня. А Лилия? Хочет ли она вспоминать о нем?

— А что с Димой? — осторожно поинтересовалась я.

Лиля не уловила плохо скрываемого волнения. Ответила она не сразу.

— В его мозгу в тот момент что-то перевернулось. Вспыхнула какая-то разрушительная ярость. Он, мамин сын, не захотел остаться рядом с ней. Кажется, ему было невмоготу оттого, что не смог защитить ее. А раз нет функции защиты, включилась функция нападения. И он пошел убивать. Сам был ранен. Оксана к нему в Ханкалу ездила.

— Где он сейчас, не знаешь?

— Конечно, знаю. В Москве. И он, и Оксана. И Антошка.

Я уронила в кастрюлю с кипятком ком смерзшихся пельмешек. А сердце мое упало ниже пяток, в подвальное помещение нашего дома. Я живу на 16 этаже.

— Они повезли Антошку на операцию. Ему там сделают пересадку кожи. Дима — донор. После похорон отца Дима закрыл контракт. Он больше не будет воевать, — и, посмотрев на меня, пораженную услышанным, прошептала: — Игорь умер. А наш сын…

Дальше была длинная пауза, которую я не посмела нарушить. Лиля мужественно справилась с накатом горько-соленой волны. Закусила губы до пунцовых пятен. И рассказала свою историю. Говорила она ровно, как будто речь шла о постороннем человеке. Без восклицаний, ненужных вопросов и слез. Я уже упоминала о ее сдержанности.

Счастье оборвалось так же негаданно, как и случилось. Антошке было два с небольшим. Сложный возраст. Дети в это время — сущие бесенята, все самостоятельность демонстрируют. Все «сам». Вечером, дождавшись папу Игоря, сели ужинать. На столе обнаружилась нехватка салфеток. Лиля пошла за ними в комнату. Антошка попросил у папы чаю. Тот ответил: «Сейчас мама придет и нальет». Антошка же вмиг оказался у плиты, где стоял только что вскипевший чайник…

Ребенка спасли. Дышать он сможет самостоятельно, не через трубки. Зрение тоже почти не пострадало. Но таким ангелочком, приводившим в умиление всех, он никогда не будет.

Мой дружок с младенческих времен Мишка Петров, тот самый, который обрек себя на пробуждения под моим портретом, сейчас работает хирургом. Так он рассказывал, как во время практики все студенты правдами и неправдами открещивались от работы в ожоговом отделении. Вонь, гной, крики. И частые смерти, которые на медицинском языке называются летальными исходами. Мишка, конечно же, пошел именно туда. Такой уж он по натуре, земский подвижник.