Родишься только раз

Брат, бледный как полотно, подвел меня к двери и дернул за ручку. Но дверь не открылась — она была заперта.

Тогда мы подошли к окну но оно тоже не открывалось.

Тут нас обуял смертельный страх.

Кирилл потащил меня в угол, видимо считая его самым безопасным местом в кухне. Точно два воробушка, забились мы в угол и замерли.

Вскоре вернулась мама.

Уже подходя к дому, она узнала о случившемся. Из нашего окна шел дым и запах паленого. Как сумасшедшая бросилась она к двери, отперла ее и распахнула настежь. Из кухни повалил густой дым, и искры садились на траву перед домом.

— Мама! Мама! — кричали мы.

Она стояла посреди продымленной кухни, ища нас глазами. Услышав наши голоса, она было бросилась к нам, но на полпути остановилась, шагнула к полке, взяла ведро с водой и вылила его на огонь. Огонь зашипел, искры потемнели и погасли. Затем она распахнула окно, впуская в кухню свежий воздух. И уже после этого подбежала к нам, нагнулась и схватила нас в охапку.

— Вы живы! Живы! Живы! — повторяла она, словно безумная, потом села, закрыла лицо ладонями и зарыдала.

Через минуту она уже весело смотрела на нас.

— Главное, что мы живы! И все трое хотим пить, все трое хотим пить!

И мы втроем выпили целый литр душистого пенившегося молока, выпили его одним духом.

Мама будто знала, как все произошло. Она была всевидящим господом богом, от которого ничто не укроется.

Плед, в который мама укутывала меня по утрам, когда я вставала, больше не существовал. Старые суковатые половицы посреди кухни прогорели дотла. Новых досок мы не купили. На это у нас никогда не было денег. Поэтому, когда к нам кто-нибудь приходил, мы прикрывали этот срам выскобленным столом.

Страх, который мы пережили, был нам хорошим уроком. После этого пожара мы очень осторожно обращались с огнем. Даже много лет спустя, когда уже будучи взрослыми гуляли по лесам Похорья.

По вечерам у нас становилось прохладно, и мы зажигали огонь, чтобы согреться.

Брат всегда тщательно следил за тем, чтоб не упала ни одна искра.

Жизнь не раз подвергала меня опасностям, и я постепенно научилась не пасовать перед ними.

Петковиха нас надула

На Заречной улице мы прожили недолго.

Теперь мы жили на Железнодорожной улице, в том же Магдаленском предместье, которое получило свое название по церкви святой Магдалены со множеством святых в позолоченном барочном иконостасе.

Центр города с господскими домами, утопавшими в садах и позолоте, был на другом берегу широкой реки.

Хозяйка, старая Петковиха, жившая внизу, сдавала квартирантам весь дом. Мы жили на втором этаже и за квартиру должны были ежемесячно отдавать треть отцовского жалованья.

Еще задолго до переезда родители каждый день прикидывали, по карману ли нам эта квартира.

Когда мы переехали, мама сразу же понесла хозяйке квартирную плату. На оставшиеся деньги нам предстояло прожить до следующей получки. Мама была настоящей волшебницей: нам никогда не приходилось ложиться спать без ужина.

По одну сторону Железнодорожной улицы стояли двухэтажные дома. Наш дом в то время, когда мы в нем поселились, был последним. К нему примыкал военный склад, куда вела железнодорожная ветка.

Вдоль этой ветки тянулся Магдаленский парк, который не шел ни в какое сравнение с городским парком по ту сторону реки; городской парк был намного больше, и в нем росли разные диковинные цветы и деревья, а по озеру плавали два белых лебедя. И все же Магдаленский парк был нашим парком, и хотя он был молодым и скромным, я до сих пор люблю его гораздо больше, чем все парки, в каких мне довелось бывать. Ведь с ним связано столько воспоминаний!

По другую сторону улицы проходила железная дорога. Из наших окон видны были светлые стальные рельсы, по которым ходили пассажирские, скорые и товарные поезда. Они шли из Марибора и в Марибор, а некоторые еще дальше — за границу, в Австрию.

За железнодорожным полотном был высокий обрывистый берег, поросший травой. Улицу от полотна отгораживал деревянный забор, поставленный здесь главным образом для того, чтоб дети не бегали по шпалам и не угодили под колеса.

Наша квартира была сухая и солнечная. Сухая, как перец.

По утрам солнце светило в кухню и в детскую. После полудня оно перекочевывало в комнату родителей.

В обеих комнатах стояли по две кровати. В детской кровати поставили у разных стенок, чтоб мы не дрались, тогда как кровати родителей стояли, по обычаю, посреди комнаты.

Эти две кровати были нашей надежной защитой, когда мама хотела задать нам взбучку.

Брат допек маму и, спасаясь от справедливого возмездия, вбегает в первую комнату. Но здесь небезопасно. Маме достаточно протянуть руку, чтоб поймать его.

Не мешкая, открывает он дверь в другую комнату.

Мама за ним.

Кирилл подлетает к окну.

Мама опять за ним.

Тогда он бросается на пол и в мгновение ока залезает под кровать.

Мама нагибается, чтобы вытащить его оттуда, но он уже под другой кроватью.

Мама, уже очень сердитая, ходит вокруг кроватей. Но только она нагнется, чтоб вытащить Кирилла, как он уже под соседней кроватью.