Родители и взрослые дети. Как разрешить конфликты и восстановить отношения

В любом случае преодолеть возникшее отчуждение – непростая задача. Вне зависимости от причин отторжение человеком, чье мнение и любовь вас больше всего волнует[4], делает все прежние жизненные убеждения ненадежными и несостоятельными. Нежные воспоминания, казалось бы, не поддающиеся пересмотру, омрачаются сомнениями и самокритикой. А моменты, когда вы были далеки от своего родительского идеала, втягивают вас в мучительный круговорот мыслей: «Ах, если бы я только этого не говорил, сделал бы так, написал вот это».

Возможно, вы думали: «Со мной такого просто не может случиться. Я слишком сильно люблю своего ребенка. Мой ребенок слишком любит меня. Все наладится, правда? Посмотрите на наши фотографии вместе – мы были так счастливы!»

Но вдруг вы обнаружили, что ничто не отрезвляет так же резко, как потеря любви и внимания ребенка. Независимо от того, является ли отчуждение внезапным или постепенным, вас захлестывает поток образов. Вот вы укачиваете дочь на руках, пока она засыпает, закутанная в одеяло, подаренное бабушкой. Вот ее младенческое личико в день, когда она родилась. Вы вспоминаете самодельные открытки ко Дню матери или Дню отца, которые бережно храните до сих пор. Вспоминаете, как бежали, придерживая рукой сиденье ее первого велосипеда, а потом отпустили, и она поехала дальше сама.

Я вас понимаю, потому что это и мой опыт, и мои воспоминания тоже. И они вернулись ко мне после того, как меня вычеркнула из своей жизни дочь.

Моей дочери Елене едва исполнилось двадцать, когда она высказала мне все, что я и без того понимал и чего так боялся. Она сказала, что я ее бросил. Что никогда ее не поддерживал. Что у меня теперь счастливая новая семья и я ни разу не дал ей почувствовать себя ее частью. Она сказала, что ставит на наших отношениях крест. Это был самый болезненный опыт, который мне когда-либо приходилось переживать и который, надеюсь, не повторится в будущем.

Мне было двадцать пять, когда в городском колледже Сан-Франциско я встретил ее мать Ронду. Я перешел туда после того, как бросил консерваторию Сан-Франциско из-за нехватки денег на оплату учебы. В сегодняшних долларах сумма была смехотворной, впрочем, как и все остальное в сегодняшних долларах. Я сидел рядом с ней на уроке по теории музыки и обменивался гримасами с ее пятилетним сыном от предыдущего брака. Через полгода мы уже жили вместе. Термин «родная душа» наконец-то обрел для меня смысл. У меня никогда не было такой веселой и умной девушки. Менее чем через год она забеременела и я готовился стать отцом.

Мы не созрели, мы не были готовы. И все равно связали себя узами брака. И закатили большую вечеринку. Устроили домашние роды. Хотя наблюдать мучения роженицы было страшновато даже с расстояния, на которое меня благоразумно удалили, я стал свидетелем того, как протискивалась наружу крохотная головка моей дочери. Ее личико покраснело и сморщилось после короткого, но изнурительного путешествия в этот мир. Она недовольно поджала свои губки, а ее распахнутые лазурные глазки как бы вопрошали: «А ты-то кто такой?» Я понял, какое непреодолимое влечение облизать своих новорожденных детенышей, пахнущих невинностью и чистотой, испытывают животные. Младенцы с головокружительной частотой транслируют мощный сигнал новой жизни: «Защити меня!»

Тем не менее, несмотря на родительские обязательства, через полтора года мы с Рондой расстались. Я переехал из нашего таунхауса на окраине Сан-Франциско в викторианский домик без лифта и с тремя другими жильцами в самом центре района Хэйт. Матрас на полу, переносная колыбелька в одной руке, сумка для пеленок в другой.

Замечание Риты Руднер[5] о том, что большинство одиноких мужчин живут как медведи среди мебели, было вполне подходящим описанием моей жизни в тот период. У нас была совместная опека, а это означало, что я виделся с Еленой по средам и по выходным. В 1980-х годах это было наиболее предпочтительным решением судов по семейным делам, тогда до них еще не дошло, что папы могут участвовать в воспитании детей как-то еще.

Свою дочь я просто обожал. Она была солнечной, смелой и своенравной. Имела свое мнение в отношении того, как нужно одеваться. Она запрокидывала голову всякий раз, когда смеялась. Не боялась гонять по тротуарам на своем детском электромобиле, затем на трехколесном велосипеде, а потом и на двухколесном. Чтобы не отставать, мне приходилось нестись за ней во всю прыть. Она съедала все, что я ставил перед ней на стол, что было определенным снисхождением к моим сомнительным кулинарным способностям. Она заставляла меня придумывать страшные сказки на ночь с главными героинями, которые всегда спасают положение.

Когда Елене было семь лет, я снова женился. А ее мать снова вышла замуж.