Родительный падеж

— Ну давай хоть курицу с огурцами, чтоб совесть не загрызла за те чертовы калории, — засмеялась жена, а муж начал ловко колдовать, накрывая на стол. Он любил свою Светлану, как умел, уже не один год и очень боялся потерять, потому что вся его жизнь была вокруг нее и с ней, а иначе он и не представлял и представить боялся.

* * *

В понедельник Леся прогуливала пары вместе с Сервантесом, хоть и были у нее дела в институте под конец семестра. Но очень уж ей хотелось поехать с приятелем на станцию техобслуживания, где он теперь разрисовывал чужие авто. Наконец он разрешил ей заглянуть за завесу своего секретного ремесла. Леся рисовала не хуже, хотя он в свое время окончил Республиканскую художественную школу, а она прошла только студии и частные уроки. Но тут речь шла не об акварели или масле, это была совсем новая для нее техника — аэрография. Девушку интересовали специальные краски, способ их нанесения, закрепления, ведь эти «полотна» будут ездить и пачкаться в непогоду, их будут тереть на мойках, и рисунки должны выдерживать.

Сервантес занимался этим уже больше года, сначала перенимал секреты опытных мастеров, а потом те стали отдавать ему «лишние» небольшие заказы, чтоб не отвлекаться от солидных, ответственных и хорошо оплачиваемых. И вот теперь, когда на этой станции шеф выделил ему один гаражный бокс и проверил в деле, парень ощутил себя более уверенно и самостоятельно. Ясное дело, что от его «халтуры» страдала учеба, но как-то все утрясалось — он давно уже подрабатывал то тут, то там и делился своей копейкой с матерью и младшим братом, которые жили в другом городе. Говорил, что за роспись машины клиенты платят неплохие деньги, но, понятное дело, хотят иметь рисунок не на один месяц. Заказчики ж бывают такие, что и голову открутят, если что не так. Потому есть все стимулы сделать красиво и качественно — и оплата, и последующая реклама от довольных клиентов, и морда не побита. Так рассказывал Лесе Сервантес в метро по дороге на работу.

Они дружили еще с подготовительных курсов, хотя многие и не признают дружбу между мужчиной и женщиной. Правда, в наше время даже разговоры об искренней мужской (или женской) дружбе вызывают кривые ухмылки.

Сергей Тесляр стал Сервантесом на первом курсе, когда на новогоднем карнавале появился среди факультетских художников в костюме романтика, который воевал с ветряными мельницами. Но люди по натуре ленивы и стремятся все упрощать. Потому романтический, но длинноватый ник-нейм сократился от Дон Кихота до Сервантеса, а потом и до Серванта, хотя высокий худощавый парень с волосами до плеч, перехваченными тесьмой, совсем не ассоциировался с громоздкой мебелью.

В последние дни Леся заметила перемены в настроении своего приятеля, но ни о чем не спрашивала, поскольку не имела привычки лезть в душу, знала, что сам поделится наболевшим, если захочет, а если нет — то и спрашивать бесполезно. На подходе к воротам СТО Сервантес заволновался, одернул рубашку, поправил волосы и перекинутую через плечо полотняную торбу, похожую на такую же на Лесину, только чуть побольше. На первом курсе она пошила таких три — себе, Сервантесу и его тогдашней подружке Стефке, которая вскоре бросила и его, и учебу и подалась в Европу — нянчить за деньги чужих малышей, изучать языки и рисовать этюды. А торбы они однажды поразрисовывали масляными красками — пели тогда песни, пили пиво, смеялись и рисовали что-то веселое и абстрактное. И вот теперь одна из сумок гуляет где-то по Европе, а две другие, полные необходимых художнику вещей, проходят через ворота мимо охраны на территорию частной станции техобслуживания. А там, в гараже, Сервантеса ждет синяя «Субару-Импреза», о которой он думает уже несколько дней, и даже вчера на пикнике по поводу собственного дня рождения не выходила у него из головы эта тачка и ее странная хозяйка.

— Жди здесь, Лей, я на минутку к шефу за ключами. — Сервантес оставил Лесю во дворе за воротами, а сам свернул вправо к офисному помещению.

Леся впервые была на таком предприятии и с интересом разглядывала территорию, где стояло около двух десятков более или менее покалеченных машин. Это напомнило ей приемный покой травмпункта, куда они зимой сопровождали Зингера, когда тот неудачно бахнулся на руку на катке. Там же сидела печальная очередь травмированных в ожидании приговора хирургов. Девушка достала фотоаппарат и только прицелилась по привычке щелкать все интересное, как за ее спиной резко затормозила машина.

— Ты чего в воротах стала?! Жить надоело?! — Из окна синей «субару» недовольно зыркнула на нее молодая светловолосая девушка.

Леся отошла, пропустив машину, пожала плечами и сказала:

— Коза мажористая! А какого черта ты так носишься?

Машина, уже проехав немного вперед, остановилась, потом плавно откатилась назад, открытое окно водителя поравнялось с Лесей. Блондинка с продуманным макияжем и украшениями смерила взглядом художницу в кроссовках, джинсах, рыжей трикотажной кофте-кенгуру и с льняной торбой через плечо, криво улыбнулась и ответила:

— Тороплюсь, девочка!