Родительский День

Немченко Михаил Родительский День

Они очнулись одновременно, все трое. И первые мгновения молча разглядывали друг друга, не понимая, где они и как здесь оказались. А потом посыпались вопросы. Но тут же стало ясно: они говорят на разных языках и не в силах понять ни единого слова. И, замолчав, все трое снова оторопело уставились друг на друга, пытаясь уразуметь, с кем же столкнула их судьба. Один из трех был высок и светловолос, в облегающей одежде из серебристой ткани. Второй — смуглый, скуластый и черноусый, в похожем на скафандр плотном сером комбинезоне с капюшоном — должно быть, обитал в холодных краях. Третий выглядел всех старше — на губастом темнокожем лице прочертились русла первых морщин, а виски уже тронула седина. На нем была синяя куртка с каким-то иероглифом на груди и короткие, чуть ниже колен штаны, ноги в тонкой прозрачной обуви казались босыми. Кто они, эти незнакомцы? Каждому было ясно лишь одно: они из разных миров, но — одного корня. Частицы некогда могучего утеса жизни, рассыпавшегося песком звездной диаспоры… Но куда же они все-таки попали? Почти одновременно все трое поднялись с земли и огляделись. Стен не было — их окружала кромешная тьма. Освещенным был лишь небольшой пятачок, где они находились. И свет исходил от какого-то предмета, лежавшего посредине. Нечто вроде овальной рамы из иссиня-черного металла размером в половину человеческого роста. Раму оплетали стебли диковинных светящихся цветов — розовых, белых, голубых. Они казались живыми, и, только подойдя вплотную, все трое убедились: цветы тоже из чего-то твердого.

— Что это? — проговорил светловолосый, наклонившись над странным предметом. И вдруг увидел по лицам, что оба поняли его вопрос. И тут же торопливо заговорили, перебивая друг друга. И у каждого в мозгу непостижимым образом возникли слова перевода. Наконец-то они смогли что-то друг о друге узнать!

— Я с Церны, — сказал смуглый усач.

— Я с Дидара, — откликнулся светловолосый. 

— А я из Срединного Облака, с пятой планеты звезды Флум, — представился темнокожий.

После первых расспросов каждый кратко рассказал о своем мире, но это не приблизило их к разгадке того, что же с ними произошло. Они не могли даже толком объяснить друг другу местоположение своих планет — слишком различны были точки отсчета, слишком несхожи системы координат. И к тому же никто из них не блистал ученостью — там, у себя, погруженные в повседневные заботы, они не очень-то интересовались устройством мироздания. Больше других знал темнокожий Мгомо, оказавшийся учителем, но он учил детей языку — предмету, далекому от космоса. Одно не вызывало сомнений: их миры разделены чудовищными расстояниями и не только никогда не имели контактов, но и вообще не знают о существовании друг друга. И однако какая-то неведомая сила перенесла их через звездные бездны, столкнув лицом к лицу здесь, на крохотном пятачке среди тьмы. Как, каким образом? И главное зачем? Сколько они друг друга ни расспрашивали — ничего не прояснялось. Каждому запомнилось одно и то же: как внезапно потерял сознание там, дома, — и открыл глаза уже здесь. А между этими двумя моментами — провал беспамятства. Оставив безнадежные попытки что-то понять, они заговорили о том единственном, что было у них общим — о прародине-Земле. Но выяснилось, что и тут они в сущности не могут сообщить друг другу почти ничего нового. Каждый с детства знал древние хроники, повествовавшие о Катастрофе и о Спасателях, умчавших их далеких предков, — тех немногих, кого удалось спасти, — в разные концы Галактики. В каких-то деталях эти отрывочные сведения отличались, но совпадали в главном, как похожи были и незавидные судьбы спасенных. Во всех трех мирах потомки землян жили на положении существ второго сорта. Не то чтоб их угнетали, но всегда давали понять, что приютили их из милости и они должны быть вечно благодарны за это. Лишь на Церне соплеменники Авуда — так звали смугляка в комбинезоне — обрели некоторую автономию. Метрополия послала их осваивать эту стылую ледяную планету, но по крайней мере там в их жизнь никто не вмешивался. Да, они были товарищами по несчастью, по горькому звездному сиротству, и, рассказывая о невеселом житье-бытье своих маленьких общин, все трое по-новому ощутили древнее родство. Эта тема была неисчерпаемой, и в других обстоятельствах они, наверно, говорили бы часами. Но сейчас было не до того. Все заглушал вопрос вопросов: что же дальше, что с ними будет?