Родиться в Вифлееме [СИ]

Маневровые кольца плюнули снопами сияния, швырнув «Стрелу» вверх, разворачивая в вертикальной и горизонтальной оси — ведущий не сказал ни слова, лишь отправив утвердительный сигнал, продолжая гоняться за «Бабочкой». Не дожидаясь, пока навком откалибрует рыскание «Стрелы», юноша сдвинул рычаг ускорения, подавая трехкратную мощность на ходовые двигатели. Системы наведения ракет отреагировали на маневр космолета, но слишком поздно: «Стрела» пронеслась мимо всех четырех тэш’шских «гостинцев», безуспешно пытавшихся достать ее на контркурсе. Юноша тут же забыл о ракетах — запаса их хода едва хватит, чтобы погасить скорость, но уж никак не догнать его снова, больше беспокоясь о сразу двух «Салати», заходящих на него с нижней части передней полусферы.

Затылок сжал обруч тупой, дергающей боли. Но для боли места не было.

Реальность начала размываться, тонуть в бешеном темпе боя. Мир сужался до данных навкома, обзорного экрана, шкалы наведения и прицела — все остальное было бессмысленным и бесполезным. То, что еще полминуты тому было целостным, единым — распадалось на рваные фрагменты, соединенные заполненными зыбкой хмарью забвения провалами.

Огненная нить, отображенная визором и навкомом, прочеркивает обзорный экран… Сплюснутый сверху и снизу яйцеподобный «Салати» вертится в прицеле, уклоняется от коротких выстрелов, чередующих по два плазмоида с одиночным пакетом «шипов»… Визор отслеживает, по движениям глаза, цель, передавая данные навкому — тот в долю секунды рассчитывает дистанцию, корректирует время подрыва пакета, чтобы добиться максимального накрытия врага… Летящий мимо «Ворон», у которого не осталось одного крыла и сорван фонарь — в краткий миг относительного покоя, когда ни одна из сторон не может достать противника, он видит, как пилот истребителя скупыми очередями добивает потерявших ход, похожий на неправильную трапецию с бугристыми вздутиями «Даркх»… Вторая «Стрела» эскадрильи и два «Ворона» отстреливаются от насевших на них пары «Бабочек» — и как раз в этот миг залпы строенных орудий тэш’ша превращают запоздавшего с маневром «Ворона» в облако раскаленных осколков… Оставшаяся «Стрела» и «Ворон», будто и не заметили гибель напарника, берут в клещи чуть вырвавшуюся «Бабочку», кромсая ее слаженными залпами… Пилот-тэш’ша катапультируется из обреченной машины, секундой спустя взрывающейся бело-оранжевым шаром…

А затылок точно поселился крохотный осьминог, выбрасывающий и втягивающий обратно обжигающие щупальца — к вискам, глазам, шее.

Но для боли места не было. Был враг. Была его «Стрела». Была смерть.

Больше не было ничего.

«Стрела» сманеврировала, уворачиваясь от роя мелких обломков. Кресло-катапульта тэш’ша задрожала в прицеле. Навком определил тип цели, отсекая подачу плазмоидов на орудия. Визор рассчитал дистанцию, коррекцию траектории, передавая данный для подрыва пакетов «шипов». Ходовые и маневровые двигатели сработали ровно, выровняв истребитель курсом на цель, и отключились, предоставив «Стреле» мчаться по инерции. Предгрозовая тишина в эфире пришла неожиданно, и ничто не нарушало ее, даже собственное дыхание доносилось, как бы издали.

Был один из тех редких моментов в бою, когда он очутился в своеобразном «окне» шторма: один, без врагов, идущих на него. Как в холодный, зимний безлунный вечер, когда весь мир погружен в тишину, сковавшую все вокруг не хуже льда, когда есть только ты и звезды, смотрящие с неба. Был момент, который может длиться не больше пары секунд, но казаться, что прошли года.

Чувства, эмоции ушли. Холодноватая смесь кислорода со стимулирующим внимание газом легко щипала горло, глаза, неотрывно следящие за беспомощно вращающимся креслом-катапультой с «котом», слезились от напряжения. Не было ненависти, не было ярости. Были отточенные, сухие мысли, решения; мозг работал как компьютер, точно слившись со «Стрелой», оставив за кормой, в пустоте все человеческое, все живое.

Он нажал на гашетку — и осьминог в голове в очередной раз…

…ужалил виски, глаза, позвоночник. Боль вернулась, несмотря на то, что я, не останавливаясь, бреду вверх и вверх.

Воспоминания ушли, вернув в красно-черный туннель, вернув в компанию зыбкой тени, неотступно следующей за мной.

«Ты убил его», — спокойная констатация факта. Бесстрастная констатация, но почему-то я уверен, что за этим равнодушием кроется неодобрение.

— Он враг! — хрипло бросаю через плечо, сплевываю на овальное дно туннеля. Я не собираюсь оправдываться, не собираюсь сожалеть. — Это не запрещается…