Родиться в Вифлееме

— Кто ты?! — рычу сквозь стиснутые зубы, аккуратно вставая и стараясь не делать резких или необдуманных движений; поняв бесплодность прошлых попыток, краем глаза слежу за странной фигурой, но больше не пытаюсь смотреть на нее прямо.

«А кто ты?»

Вопрос застает меня врасплох. Злость меркнет, отступает прочь, давая дорогу растерянности и тревоге. Я… я…

— …не помню, — все-таки приходится опереться о стену. Не только потому что дрожат, подгибаются ноги, но и потому что зияющая, черная дыра в памяти словно стремится затянуть в себя.

«Ты помнишь свое имя?» — странно, но сквозь все равнодушие и мертвенную спокойность сквозит не столько слышимое, сколько угадываемое желание помочь. Почему-то я не чувствую опасности от… этого… что говорит со мною. Меня тревожит моя память, тревожит происходящее со мною, тревожит вопрос «кто я?» — но не эта тень.

— Я… я помню космолет! — ужас зажатого в изувеченной кабине пилота, ужас, с которым тот успешно боролся, но от которого не мог избавиться, обжег меня как удар хлыста. — Я был там… Я был ранен… — рука мимо воли касается виска, нащупывая бугорок и разъем. Потом осторожно дотрагиваюсь до ресниц, век, брови — самого визора нет, как и нет крови. Или ран. — Я был… Я был в космолете.

«Ты был пилотом. Ты помнишь, как тебя зовут?»

Я стою, отчаянно пытаясь найти ответ. Кажется глупым, но отсутствие имени бьет больнее всего. Я чувствую твердость, основательность камня вокруг, чувствую ветер, чувствую, как работают мышцы моего тела, как бежит кровь по венам, как стучит сердце… Но без имени, без возможности назвать себя, сказать, кто я — все это кажется призрачным, неверным, могущим исчезнуть в любой миг. Как мираж. Как сон.

— Я не помню! — в моем голосе отчаяние, и гордость даже не думает просыпаться. Мне слишком страшно. — Я не помню, кто я!

«А что ты помнишь?»

Миг — я стою задумавшись. Обрывки воспоминаний… или бреда сплывают и гаснут, прежде чем я успеваю ухватить их. Кроме одного.

— Сирены. Я помню сирены…

…выли. Красные огни тревожно мерцали у каждого прохода, над каждой дверью. Подстегивали бегущих, будили спящих. Пронизывающий, раскалывающий голову вой несся по громадному кораблю, повторяемый сообщениями визоров, информационных экранов.

«ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ ЗАНЯТЬ БОЕВЫЕ ПОСТЫ СОГЛАСНО РАСПИСАНИЮ. ЛОКАЛЬНЫЙ ИНТЕРВАЛ БЕЗОПАСНОСТИ — ДВЕНАДЦАТЬ МИНУТ СОРОК ОДНА СЕКУНДА», — настойчиво рыкало в спины торопящимся людям. — «ВРЕМЯ ДО ПРЫЖКА — ТРИНАДЦАТЬ МИНУТ ДВАДЦАТЬ СЕМЬ СЕКУНД».