Родная душа: Рассказы о собаках

Не желая возбуждать излишнюю ревность, я долго старался кормить кобелей так, чтобы при этом один не видел другого. В частности, миску Нарзану ставил позади его будки, вне поля зрения Гючара. Боже, как я был наивен! Один раз, только-только выдав Нарзану его «пайку», я зачем-то вернулся… Нарзан успел извлечь из миски большой кусок мяса и, обойдя будку, устроился смаковать лакомство непосредственно на глазах у Гючара.

«Ну, батька, чем ответишь? — говорил весь его вид. — Смотри, как меня хозяин любит!»

Ответ Гючара, естественно, не задержался. Очень скоро я обратил внимание, что ставлю ему миску с едой возле одного угла дома, а пустую забираю у противоположного. Что такое? Оказывается, пёс прихватывал миску зубами за край — и, пятясь, волок её на другой конец своего блокпоста. И уже там, не спеша и явно красуясь, с аппетитом и с расстановкой поглощал содержимое.

«Смотри, какая у меня миска большая, какие в ней деликатесы лежат…»

Кроме того, Гючар имел возможность посещать окрестности кормокухни, где вечно валялись приготовленные для помойки вываренные говяжьи головы и мослы. Соответственно, эта куча костей постоянно мигрировала в район его излюбленной лёжки — в зону прямой видимости от будки Нарзана.

«Что, пацан? Видишь, как у меня всего много? Куда тебе до меня, молод ещё!»

Вот так и живём — ни дня без новой придумки. И у кобелей хвосты морковками, и мне с ними не скучно.

ЕКАТЕРИНА МУРАШОВА

РАДЖ

«РАДЖ» — ЗНАЧИТ «БРОДЯГА»

До того, как я познакомилась с Раджем, он водил стаю. Стая, по словам очевидцев, была не очень большой. Она состояла из десяти-пятнадцати крупных разношерстных дворняг без признаков какой-либо породы. Жили они на пустырях между железнодорожными станциями Лаврики и Девяткино. Когда по вечерам жители дачного посёлка Лаврики приезжали после работы к себе на дачи, им приходилось идти к посёлку через этот самый пустырь. Собаки не нападали на них. Они бесшумными тенями бежали по обеим сторонам дороги, изредка взлаивая, словно о чем-то договаривались между собой. Иногда тот или иной пёс прыжком выскакивал на дорогу и замирал в боковой стойке. Его шерсть и глаза отсвечивали лунным блеском, а бесстрастное выражение морды напоминало поздним прохожим о северных рассказах Джека Лондона. Если прохожий продолжал решительно идти вперёд, пёс так же прыжком исчезал в темноте, сливаясь с остальными звериными тенями. Если же человек останавливался и испуганно замирал — стая тоже останавливалась, псы садились вокруг и, вывалив тёмные языки, шумно дышали, ожидая развязки.

Вот тогда-то на дороге и появлялся Радж… Он был существенно крупнее всех псов стаи и при этом ещё имел непропорционально большую, лобастую голову. Человек, который взялся бы искать в этой огромной дворняге признаки каких-то пород, в первую очередь вспомнил бы о ньюфаундленде, ибо Радж в целом был чёрен, мохнат и вислоух. Но его глаза заставляли тут же забыть об этом первом впечатлении. Вместо водолазьих карих очей с их неизбывной добротой и слезливо опущенными углами с широкой лобастой морды Раджа смотрели светло-жёлтые, злые и пронзительные волчьи глаза с отчетливой косиной и узкими, почти кошачьими зрачками. Угольную черноту шерсти разбавляли только большой белый галстук да белые чулки на передних лапах…

…Внимательно оглядев припозднившегося прохожего, Радж начинал вокруг него медленное движение, до крайности напоминавшее танец. Члены стаи, вздыбив загривки, наблюдали за происходящим. Не видя возможности оставить ЭТО у себя за спиной, человек невольно присоединялся к собачьему танцу и крутился на дороге, обмирая от страха и давая себе страшные клятвы никогда больше не ходить в одиночку через пустырь. Кончалось всё так же внезапно, как и начиналось. Радж отступал с дороги, остальные псы вскакивали на ноги и несколько секунд пятнадцать пар светящихся глаз наблюдали за невольным участником вечернего спектакля. После этого собаки бесшумно исчезали. Некоторые из очевидцев клялись, что слышали из темноты нечто вроде негромкого многоголосого смеха…

Кормилась стая там же, на пустыре. Псы ели отбросы, крыс, поселковых и просто бродячих кошек, могли задрать заблудившегося домашнего пса. Понятно, что долго такое положение продолжаться не могло…

Где-то к середине лета терпение поселковых жителей истощилось. Руководители садовых кооперативов обратились в службу по отлову бродячих животных. Специалисты приехали в грязно-буром фургоне, без труда отыскали стаю, отдыхавшую на солнышке, на куче отбросов — и сноровисто перестреляли так ничего и не сообразивших собак.

Кроме вожака.

Вожак, самый сильный, быстрый и ловкий, остался последним. Оскалив зубы и вздыбив холку, он стоял на вершине мусорной кучи и, как и на ночной дороге, смотрел в глаза людям, которые сначала выбросили на эту помойку взятых в дом щенков, а потом, когда щенки выросли и сумели выжить, почуяли опасность и оплатили услуги собачьих убийц.

— Как-кой пес! — прицеливаясь в голову вожака, оценил специалист по отлову.