Родная кровь

- Шкорей только, - сказала девочка. Она выбежала, а Федотов следом за ней вышел, захватив с собой пустую бутылку. Отойдя подальше, он зашвырнул ее в реку. Девочка вперед него вскочила обратно в избу, прошлепала босыми ногами по полу, нырнула за занавеску и залезла к матери под одеяло.

Федотов сел на лавку, стянул через голову гимнастерку, швырнул ее на табуретку и опять рассмеялся.

- Можно гасить электричество? - насмешливо пробормотал он чуть хмельным голосом. - Ну что ж, это все правильно, очень даже распрекрасно!

Женщина поправила одеяло, повыше укрыла девочку и бережно обняла ее тонкой, загорелой до локтя рукой.

Утром, сквозь сон, Федотов слышал гудение пылающего хвороста в печи и запах печеной картошки.

Ему припомнилось все вчерашнее, и все теперь показалось как-то неловко, предстало в другом, таком скучном свете, что даже глаз не хотелось открывать.

Кто-то, сдерживая дыхание, сопел над самым его лицом, потом маленький палец притронулся к его веку.

Девочка приоткрыла пальцем ему глаз и сказала:

- Не шпит!

Он увидел у самых своих глаз веснушчатый нос и внимательные серые глаза.

- Вштавай картошку ешть! - весело сказала девочка.

Федотов нехотя сел, протянул руку и не нашел гимнастерки и брюк на табуретке.

- Еще не прошохли... - объяснила девочка и показала на веревку, протянутую около печи, где висела его одежда, совсем мокрая.

- Это кто же это устроил? - с раздражением, чуть не с отчаянием закричал Федотов. - Что за глупости такие!

Девочка испугалась, торопливо стала объяснять:

- Мы тебе поштирали, ты не жлишь, они вышохнут... - И так как он молчал, стиснув зубы от досады, она с фальшивым сочувствием вздохнула: Тебе шегодня нельзя уходить. Жавтра вышохнет. Хорошо?

Федотов рывком запахнул на себе шинель, надетую поверх белья, натянул сапоги и сел, угрюмо привалившись спиной в угол, глядя, как вода с гимнастерки капает на пол.

- И кто это вас просил? Зачем вы это сделали? А?..

- Ну, я говорил, говорил... маму надо сначала спросить, - с раскаянием сказал старший мальчик.

- Чертенята, - пробормотал солдат.

- Ну вы-шшохнут! - плаксиво протянула девочка.

Немного погодя в избу забежала мать, раскрасневшаяся и оживленная после работы на перевозе.

- Вот, погляди, - сказал Федотов. - Твои что натворили, оставили меня без порток сидеть!

Женщина метнула глазами на сохнущую одежду, на ребят и всплеснула руками, прикусив губу.

- Кто это сделал? - угрожающе спросила она, и девочка безутешно разрыдалась.

- Мы все, - твердо сказал старший. - Мы все помогали, - и с отчаянием посмотрел прямо в глаза Федотову.

- Ладно, - морщась сказал Федотов. - Все равно бранью штаны не высушишь. Ты же мне говорила, что картошка поспела, так давай. Ну!

- Не хочу! - отталкивала его руку девочка.

Через минуту все улеглось, и они сидели все за одним столом. Очень смешно - как одна семья. У Федотова оставалась еще банка консервов. На обертке в красках были изображены сосиски в натуральную величину. Он вскрыл ее ножом и вывернул сосиски в миску.

- Тебе самому на дорогу нужно, - сказала женщина.

- Э-э, - сказал он. - Мне только до деревни, там я сыт, пьян и нос в табаке.

Мокрую одежду повесили перед огнем. Женщина, чтоб успокоить его, сказала, что немного погодя все можно будет подсушить утюгом. С перевоза закричали, вызывая паром; женщина ушла, доедая на ходу, и Федотов остался один с ребятами.

Он устроился перед огнем, чтоб следить, как идет сушка его мокрого обмундирования. Ребята столпились вокруг. Оба маленькие стояли рядом, привалившись к нему с двух сторон, а старший с готовностью отвечал на все его расспросы, очень подробно и толково. Все они чувствовали себя виноватыми и теперь немножко подлизывались, и, видно было, старались ему понравиться изо всех сил.

Он узнал, что старшего мальчика зовут Эрька, настоящее имя Эрик, а девочку Соня, так же как и мать. Среднего мальчонку, казавшегося самым младшим, звали Гонзик, хотя это вовсе не было его настоящее имя. Оказывается, в какой-то детской книжке ребята видели картинку: робкий мальчик, съежившись, прячется от разбойников или от людоеда, они уже и сами не помнили. Но малыша звали Гонзик, и им это имя показалось очень подходящим для брата. Так за ним и осталось: Гонзик.

Федотов все это терпеливо выслушивал, улыбаясь странной мысли: он до сих пор даже не спросил, как звали женщину, - значит, так: Соня.

Эрька рассказал, как они бежали от бомбежки, какой был хороший дом, где они жили: бабушкин и дедушкин. Потом как плохо было ехать, как они ужасно устали все ехать и ехать и мечтали спрятаться хоть в каком-нибудь сарае и подождать, пока кончится война.

Федотову неловко было спрашивать про отца, но они сами наперебой рассказали, что папа привез их сюда, устроил на пароме, а потом ему пришлось уехать, и теперь он где-то далеко работает и пока не может их взять, но потом он устроится очень хорошо и выпишет их к себе.