— А Галейке купили баян, — сказал я.
— Ага, — она кивнула и потупилась, не переставая считать финиковые косточки.
— Тебя обидели дикарики?
— Никто меня не обижал. — Она оставила четки и улыбнулась, в уголках ее дружелюбного рта возникли, как лучики, две морщинки. — Мама и дядя Риза поспорили из-за пустяков.
— Дикарики?..
— Дядя Риза запер шкаф с моими книжками, а мама велела немедленно открыть. Дядя Риза рассердился: все до одной растащат проклятые мальчишки. А мы с мамой… пусть шкаф открыт и пусть они читают, правда? Они порвали только одну книжку — «Базар», помнишь? Кот Федот кошку Матрешку под руку берет… Шли, шли, на базар пришли. — Она засмеялась. — Первоклашки!
— Я давно хочу спросить, — сказал я, — кто такой Пер Гюнт?
— Бедный лесоруб.
— Я думал, какой-нибудь упырь.
— А упыри — это тролли.
— А Сольвейг?
— Она всю жизнь ждала Пер Гюнта.
— Наверно, лет десять? («Через десять лет мне будет двадцать четыре года, — подумал я, — и нам можно будет пожениться».)
— Всю жизнь, — повторила Амина, — всю, понимаешь?
Мы помолчали. Зной нагонял томление и тоску, не хотелось никаких движений, и я молил бога, чтобы только не проснулась бабушка. Долго, однако, она спит. Ее бабушка, рассказывала она сама, умерла во сне, и моя бабушка откровенно рассчитывала на такой же конец… «Когда у тебя еще жива старая бабушка, ты все еще ребенок… Старики и больные чаще умирают весной или осенью. А сейчас лето».
— Моя бабушка говорит, если человек поет, значит, он кого-то любит.
— Я люблю птиц, — сказала Амина. — Вот если бы у тебя были голуби.
— Голубей хотел Галейка, но ему не разрешают. Вон идет твоя мама.
Шла тетя Марва, а вслед ей, придерживая рукой калитку, мягко ее закрывая, крича, договаривал дядя Риза:
— …я давно уже ни во что не вмешиваюсь!..
— Риза-а.
Они подошли к нам и сели на бревна. Тетя Марва привлекла к себе Амину и посадила ее к себе на колени.
— Ну что ты, мама, ведь я не маленькая, — сказала Амина.
— Ты маленькая, — ответила тетя Марва. — Ты очень маленькая, а я люблю маленьких.
А дядя Риза потянулся за мной, охватил меня тяжелыми мягкими руками.
— Как жизнь, сынок? — Уткнувшись лицом в мой живот, он точно дышал мной, подымал глаза и опять спрашивал: — Как жизнь, сынок? — И теребил меня, и тискал.
Тетя Марва урезонивала:
— Оставь, оставь ребенка.
— Нет, она и в самом деле думает, что вы маленькие! А вы не маленькие. Ты помнишь, сынок, День Победы?
— Помню, — сказал я.
— Он не маленький, он помнит нашу победу. Ты хочешь быть шофером?
— Нет.
— Жаль. А то бы я взял тебя стажером.
— Галейка хочет. — И тут я вспомнил, что наказывала мне мама: — Тетя Марва, а мама просила, чтобы вы записали Галейку в кружок баянистов. Ему купили баян.
— Но у нас нет кружка баянистов.
Дядю Ризу как будто обидел ее ответ.
— Ну что ты, Марва, — нет кружка баянистов. Неужели в целом городе нет кружка баянистов? Ведь тебя просит Асма!..
— Мама обязательно поможет, — сказала Амина.
— Я же знаю, Марва поможет. — Он погрозил пальцем Амине: — И ты помогай!
Амина великодушно улыбнулась его хмельным речам.
— А кому я должна помогать?
— Всем фронтовикам. Потом всем маленьким… если только они помнят нашу победу.
— Ну что ты, право, разболтался. Ну будь сдержанней, — сказала тетя Марва.
Амина спрыгнула с материных колен и побежала в дом. С порога она крикнула:
— Я поставлю чай!
— Дикарики идут, — сказал я.
Тетя Марва не успела нахмуриться, как тут же дядя Риза хлопнул по ее плечу ладонью. Она притворилась, что сердится вовсе не на меня, а на брата:
— Ну и шуточки у тебя, Риза! — И пошла в дом, дикарики побежали за ней, что-то весело гундося.
С минуту дядя Риза сидел молча, затем спросил:
— А где твоя мама?
— Поехала в лагерь. А меня оставила присматривать за бабушкой.
Он поднял палец и пошевелил им назидательно:
— Твоя мама лучшая из мам! Она не сучка, которые… — Он поперхнулся от смущения и, стыдливо прокашлявшись, спросил: — А что бы ты сделал, если бы она вышла замуж?
— Не знаю. А когда-то мы с Галеем думали: запряжем его в телегу и будем бить кнутом до смерти.
— Ка-кие зверята, — сказал он, опять привлекая меня и тиская. — Зверята, зверята.
— Но скоро мне будет все равно, — сказал я.
— Почему же?
— Потому что я буду жить самостоятельно.
— А шофером ты не хочешь быть?
— Нет, — сказал я, слегка сожалея, что не могу ответить иначе.
Он стал совсем печальным.
— Я, пожалуй, подожду, а? Когда она обещала приехать?
— Конечно, подождите, — сказал я, — к вечеру мама обязательно приедет.
Однако он не стал ждать, наверно, потому, что пришел дядя Харис и тетя Марва позвала всех ужинать. А вскоре же явилась мама. Какой-нибудь час, проведенный ею в лесу, освежил ее. Потряхивая головой, откровенно радуясь удаче, рассказывала она тете Марве:
— Учительница этого оболтуса так прямо и говорит: он такой фантазер, такой лгунишка, может придумать что угодно. Понимаешь, его фантазиям верить нельзя!