Родник пробивает камни

Миновав Центральный телеграф, Петр Егорович поднялся вверх по улице Горького и остановился у здания Моссовета. И снова нахлынули воспоминания о старой Москве. Да, время берет свое… Оно неузнаваемо изменяет не только поколения людей, но и облики городов. Вот оно, здание Моссовета… Бывшая резиденция и дом московского генерал-губернатора. Здесь когда-то прохожему горемыке зазеваться не давали: «Давай, давай, проваливай, чего рот разинул…» Перед домом был воздвигнут памятник генералу Скобелеву. Верхом на вздыбленном коне, попирающем передними ногами разбитое колесо, в шинели с поднятым воротником и саблей в руках, генерал от инфантерии звал своих солдат в смертельный, решающий бой. Памятник на этом месте стоял еще в Октябрьские дни семнадцатого года. Здесь размещался Военно-революционный комитет, куда Петру Каретникову однажды приходилось доставлять срочный пакет с донесением штаба красногвардейской дружины завода Михельсона. А 3 ноября 1918. года ему посчастливилось на этой площади — раньше она называлась Скобелевской — слушать речь Владимира Ильича Ленина, произнесенную им с балкона Моссовета. Как живого память выхватывала образ вождя на фоне алого знамени. Было уже холодно, Ленин был в каракулевой шапке-ушанке и в зимнем пальто с шалевым воротником. Облокотившись на перила балкона, подавшись всем телом вперед, навстречу замершей на площади толпе, казалось, он готов был выплеснуть весь жар своего огромного сердца, чтобы согреть притихшую и продрогшую на осеннем ветру толпу рабочих, жадно ловивших каждое слово вождя.

В вестибюле Моссовета обдало приятной свежестью холодка. Дежурный милиционер, с гладко выбритым и уважительным лицом, наметанным взглядом посмотрел на Петра Егоровича, а вопросов никаких не задал. И это ему понравилось. Не было чем-то унижающего вопроса: «Вам к кому?» Прошел сразу же к окнам дежурной группы, чтобы справиться, на каком этаже и в какой комнате размещается горсобес.

В справочном окне пожилая, седая дежурная огорчила Петра Егоровича. Оказывается, городской отдел социального обеспечения размещается не в основном здании Моссовета, а на улице Чехова, почти рядом с театром Ленинского комсомола.

— А как фамилия начальника отдела? — Петр Егорович предъявил свое депутатское удостоверение.

Дежурная, не заглядывая ни в какие справочники, ответила, как давно заученную фразу, фамилию, имя и отчество заведующего горсобесом. И тут же на четвертушке бумажки записала телефон и подала Петру Егоровичу.

На улице Чехова ему не приходилось бывать лет восемь. Последний раз был здесь, когда смотрел в театре Ленинского комсомола спектакль «Петровка, 38». Улица ничем не изменилась, узенькая, с маленькими двух-, трехэтажными домами, век которых, как показалось Петру Егоровичу, уже давно строго отсчитан архитекторами города в Генеральном плане реконструкции Москвы. «Всего в каких-то ста метрах от улицы Горького, почти в самом центре, а не поймешь — не то купеческие лабазы, не то что-то вроде окраины старой Рязани, где ютились в своих домишках разномастные купцы и мещане», — подумал Петр Егорович, по пути оглядывая прилепленные друг к другу разнокалиберные приземистые домишки с узенькими, кое-где покосившимися окнами и глухими стенами, выходящими на соседние дворы.

Но вот он и дворик, в глубине которого стоял небольшой старинный одноэтажный особняк с квадратами окон полуподвала.

На деревянной скамье, стоявшей под раскидистыми кленами, век которых был нисколько не меньше, чем возраст особняка, сидели несколько человек. И все они, как бросилось в глаза Петру Егоровичу, были безногие инвалиды. Рядом с каждым из них стояла палка. Между колен инвалида с худощавым лицом, обезображенным давнишними ожогами («Наверное, горел в танке», — подумал Петр Егорович), стояли костыли. Было во дворике еще несколько человек (тоже инвалиды), которые коротали время ожидания своего часа приема кто как мог: кто примостившись на кособоком ящике из-под продуктов, кто лепился на сложенных друг на друге трех-четырех кирпичах, очевидно добытых в соседнем дворике, кто стойко и размеренно прохаживался по чисто выметенному асфальтированному дворику, тревожа разгуливающих голубей, меж которых сновали вездесущие воробьи.

Петр Егорович минут пять постоял во дворике, докуривая трубку. Над высокими окнами с темно-коричневыми резными наличниками в глаза ему бросились рельефно выступающие звезды. «Особнячок, наверное, когда-то принадлежал человеку, у которого водились деньжонки», — подумал Петр Егорович и тут же поймал себя на мысли, что такие звезды он ни разу не встречал ни на орнаментах домов, ни в резьбе фронтонов, ни в лепке интерьеров.

Негде было сесть и в просторном квадратном холле, который когда-то у хозяина был главной залой. На стульях, у стен сидели ожидающие.