Родники

Кто-то высокий прошёл мимо окна, заслонил свет, и сразу раздался звонок. Как всегда, быстро встав с места, Клавдичка пошла открывать дверь.

— Ах! — услышали мы её взволнованный голос.

Я сейчас же побежала в переднюю и увидела, что с Клавдичкой здоровается, наклонясь к ней, и крепко жмёт ей руку одетый в чёрный полушубок человек, никогда у нас не бывавший, немолодой, но, мне показалось, очень весёлый, потому что он смеялся, показывая два ряда белых зубов. — Иван Николаевич жив, здоров! — сказал он. — И даже не успевает скучать без вас.

— И вы живы, здоровы, — сказала Клавдичка. — Вижу и радуюсь. И всё у вас в порядке?

— Всё, всё. Можно раздеться?

— Ну конечно же! О чём говорить?

— Говорить-то есть о чём.

Этот разговор, в котором мне никак невозможно было понять, о чём идёт речь, шёл необыкновенно: казалось, что два человека, встретившись в нашей передней, очень хотели бы говорить по-другому, но не могут, или Клавдичка сдерживается, чтобы не показать, как она взволнована. Когда они вошли в комнату, Клавдичка сказала:

— Вот, Груня, это ванин помощник, наш фельдшер, Сергей Касьянович. Помнишь, я говорила? — И села на стул, глядя на гостя блестящими глазами.

— Ну, познакомимся, девочка, — сказал гость, протягивая мне руку, но я почему-то застеснялась и отошла в сторону.

— Это Саша, — сказала Клавдичка. — Мы с ней друзья.

— Ну, значит, и со мной подружишься, — пообещал он мне. — У меня у самого две такие, как ты. — И сел на диван. У него были блестящие густые волосы, зачёсанные назад над большим гладким лбом, но у самых глаз было много морщинок.

— Как это вы приехали так неожиданно? — спросила Клавдичка.

— У нас новости: наконец-то достроили больницу, приехал кое за каким оборудованием.

— Я уже знаю про вас многое, — сказала мама, — о том, как вы работаете с Ваней.

— Вы давно видели Ивана Николаевича?

— Давно, — ответила мама, — ещё когда он студентом был, но помню, как он стремился жить и работать для народа.

— И всё выполняет, как решил, — с восхищением сказал Сергей Касьянович. — Потерял самое дорогое для него — жену и друга — и не сломился. Теперь сотни крестьян знают его как врача, не жалеющего ни сил, ни времени для людей. Наверно, Клавдия Николаевна, он редко писал вам?

— И редко и мало, — ответила Клавдичка, придвигая к гостю пепельницу и сама закуривая. — Это понятно: не хочет жаловаться.

— Тем более, — подхватил гость, — что у него было много тревог и неприятностей.

— А как теперь? — Клавдичка вся наклонилась вперёд.

— Я же сказал «было», Клавдия Николаевна, — значит, «прошло».

— Ну, не всегда так бывает: было и прошло.

Сергей Касьянович взглянул на Клавдичку, и вдруг всё лицо её порозовело.

— Расскажите же! — почти приказала она.

— Это всё произошло из-за литературы, — начал он. — И раньше у нас было насчёт этого только давай, а теперь, после январских событий, всё, что присылается из центра, просто ждут, как живую воду. Хотят узнать настоящую правду о жизни. Ну, кое-что попалось кому-то на глаза; становой, исправник всполошились, из себя выходят, ездят по пятам за Иваном Николаевичем, расспрашивают крестьян. А в это время литература другим путём течёт.

Клавдичка улыбнулась гостю и покачала головой, как будто говоря: «Знаю, всё знаю…»

— Ну, вы же знаете нашу работу, — ответил на незаданный вопрос Сергей Касьянович. — И однажды нагрянули… Ничего не нашли, успокойтесь. Но Ивана Николаевича оттуда переводят.

— Куда?

— Ещё неизвестно. Вот приедете к нам — и узнаете. Ведь, я думаю, вы скоро к нам вернётесь? Может быть, вместе и поедем?

Клавдичка посидела молча, потом достала новую папиросу, закурила и сказала твёрдо:

— Куда бы его ни перевели, я поеду туда, где будет брат.

— Саша, — позвала меня мама, — пойди помоги мне накрыть на стол.

И нехотя я пошла за ней, оставляя Клавдичку в каком-то неизвестном мне волнении.

Сергей Касьянович много раз приходил к нам; он умел очень хорошо рассказывать о том, что видел, и о книгах, которые читал. От него первого я услышала о Робинзоне Крузо: Сергей Касьянович говорил о нём, как о хорошо известном ему человеке, и, помню, я была очень удивлена, когда оказалось, что и отец и мама тоже прекрасно знают Робинзона, хотя он никогда не бывал ни в Саратове, ни в Москве. Вероятно, это было первое моё представление о том, какое широкое знакомство может быть у героя книги. Мне и в голову не приходило, что Робинзона выдумал его автор.

Вместе с Клавдичкой Сергей Касьянович ездил к лёлиному дяде, они видели Лёлю, даже хотели привезти её к нам, но у меня болело горло, и её не пустили. Клавдичка всё время была такая весёлая, и я догадывалась, почему.

— Ты красивая, Клавдичка! — говорила я ей убеждённо. — Тебе надо сшить розовое платье.

Она, чуть прихрамывая, шла ко мне, смеясь, и говорила:

— Где ты видела хромую красавицу?

— Ты лучше всех! — отвечала я ей.

Однажды мама сказала при мне:

— Ваня все равно узнает, что есть человек, которого ты любишь… Зачем же отказываться от личной жизни?

— Я и не отказываюсь: моя личная жизнь будет полна и около брата.

— Нет, — сказала мама, — это совсем, совсем не то.