«Родного неба милый свет...»

Он смотрит в окно и видит в ночном мраке не Фонтанку, не Михайловский разрушающийся замок и не пустынный и чуждый ему Летний сад, а дугу посверкивающей на солнце быстрыми струями Оки, бревенчатый мост с размахренными ледоходом быками, и там — ниже по течению — пристань с лабазами, скрипом колес, топотом ног, запахом пеньки, речной гнили, дегтя. На Оке — лодки, низко сидящие «тихвинки»…

Отсюда — по Оке и дальше по Мариинской и Тихвинской системам каналов — шел водный путь до самого Петербурга. Некоторые белёвцы и там имели свои лабазы. В Белев, к пристани, стекались товары со всех окрестных сел и городков. А какие богатые и шумные бывали в Белёве — по сентябрям — ярмарки!

…Вечереет. Наступает его любимое время — предзакатное, мирное, наводящее на грустные раздумья:

Уже бледнеет день, скрываясь за горою;
Шумящие стада толпятся над рекой;
Усталый селянин медлительной стопою
Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.

В туманном сумраке окрестность исчезает…
Повсюду тишина; повсюду мертвый сон;
Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает,
Лишь слышится вдали рогов унылый звон…

БЕЛЕВ. ДОМ В. А. ЖУКОВСКОГО.

^{Рис. М. Рябинского.}

Тонет в сгущающейся тьме вечера далекое Мишенское с его двумя холмами — господским и деревенским, но еще чуть виднеется угол третьего возвышения — древнего городища, поросшего кустарником: угол, который башенкой поднимается рядом с парком, спустившимся с господского холма. Между усадьбой и Васьковой горой досыпали крестьяне для Жуковского угол городища и поставили здесь круглую деревянную беседку.[4] Жуковский сам руководил этими работами.

… «Здесь моя скромная муза робко будет звучать на лире, обвитой цветами, посвященной свободе и добродетели…»

Это было в 1802 году, — ему девятнадцать лет исполнилось.

Высокий, худой, в белой рубашке с большим воротником, с черными, длинными — почти до плеч — волосами, темноглазый и загорелый, он приходил в эту беседку, неся под мышкой несколько книг и тетрадь. Вечером, а то и ночью — работа в своей комнате, во флигеле; утром — в ясную погоду — в беседке.

Влажные от ночной росы доски быстро высыхали. Янтарем сверкали золотые потеки смолы на еще не потемневших сосновых столбиках. Начинало пригревать, но ветер был свеж и нес по небу — одно за другим — розоватые с фиолетовыми днищами облака.

Переводить Михаилу Серванта[5] было весело — выходки безумного добряка идальго, остроты его оруженосца Санко были ему по душе: Дон Кишот был истинно добрый человек, и это была не просто доброта, а доброта во имя любви! Это-то и считал Жуковский чуть ли не главным в человеческой душе. Да и не так уж трудно было представить себе этих людей — слугу и господина — едущими мимо Васьковой горы по рыжевато-белому глинистому проселку, как раз против беседки, в жаркий день… И вышло так — незаметно для переводчика, — что Дон Кишоту подают за ужином русскую окрошку, а по будням ходит он, как бывало Афанасий Иванович, в байковом кафтане. И конь Росинант называется в переводе Жуковского Рыжаком.

…Жуковский окончил в Москве Благородный пансион при университете, вышел оттуда вместе со своим другом Александром Тургеневым. Служил недолго: вышел в отставку и уехал в деревню.

МИГЕЛЬ ДЕ СЕРВАНТЕС СААВЕДРА.

^{Гравюра.}

ТИТУЛЬНЫЙ ЛИСТ ПЕРВОГО ИЗДАНИЯ «ДОН КИХОТА» В ПЕРЕВОДЕ В. А. ЖУКОВСКОГО.

Тургеневы! Сама судьба свела Жуковского с этой семьей. Иван Петрович Тургенев был членом просветительского кружка Новикова, совладельцем новиковской Типографической компании, выпустившей множество книг на русском языке. В 1792 году Новиков оказался в крепости, а Тургеневу было предписано безвыездно жить в собственной симбирской деревне. Император Павел I, взойдя на престол в 1796 году, возвратил Тургенева из ссылки и сделал директором Московского университета.

Афанасий Иванович Бунин — отец Жуковского — был знаком с Тургеневым. Все сложилось так, что Жуковский стал своим в семье Тургеневых. Дети Ивана Петровича — Александр, румяный голубоглазый крепыш, и Андрей, старший его брат, студент университета, серьезный и худощавый юноша, пробовали что-то сочинять, переводили с немецкого языка философские брошюры, которые Иван Петрович издавал на собственные средства. Андрей Тургенев стал самым близким другом Жуковского. Очень скоро около них образовался молодой кружок.