«Родного неба милый свет...»

Думая о Кайсарове, Жуковский перечитал его книги: «Опыт славянского баснословия[116]» — исследование, написанное на немецком языке в 1804 году и переведенное на русский в 1809-м, и диссертацию на латинском языке — о необходимости уничтожения крепостного права в России. «Земледелец, не завися ни от кого, всем доставляет питание, — писал Кайсаров. — Тем более удивляешься тому, что правители держат этот класс в оковах рабства». За эту диссертацию Кайсаров в Геттингенском университете получил степень доктора. С 1811 года он профессор российского языка и словесности в Дерптском университете. В 1812-м вступил в армию… Славная, героическая судьба!

«Ты говоришь, что мне нельзя оставаться в деревне, — пишет Жуковский Тургеневу. — По сию пору ничего не могу желать кроме того, чтобы жить в деревне. Здесь буду и могу писать более, нежели где-нибудь. Вся моя деятельность должна ограничиться авторством, а служба совсем меня не прельщает… Желания мои весьма скромны. Ничего не имею в виду, кроме независимости, хочу иметь столько, чтобы, не думая о завтрашнем дне, писать, писать и писать!» Наступила весна:

Смотри, — сбежал последний снег с полей!
Лишь утренник, сын мраза недозрелый.
Да по верхам таящийся снежок,
Да сиверкий при солнце ветерок —
Нам о зиме вещают отлетелой;
Но лёд исчез, разбившись, как стекло.
Река, смирясь, блестит между брегами.
Идут в поля оратаи с сохами.
Лишь мельница молчит — ее снесло!

Глава восьмая

В ЗНАК ВЕРНОСТИ ОН ПОДАЕТ ЕЙ РУКУ.

И НА НЕЕ ВЗОР ТОМНЫЙ УСТРЕМИЛ:

КАК СИЛЬНО ВЕЧНУЮ РАЗЛУКУ

СЕЙ ВЗОР ИЗОБРАЗИЛ!

В. А. ЖУКОВСКИЙ (БАЛЛАДА «ЭЛЬВИНА И ЭДВИН»)

И БУДЕТ ПЛАМЕНЬ, В НАС ГОРЕВШИЙ, СОГРЕВАТЬ ЖАР СЛАВЫ, БЛАГОСТИ И СМЕЛЫЕ ПОМЫШЛЕНИЯ В СЕРДЦАХ ГРЯДУЩИХ ПОКОЛЕНИЙ!

В. А. ЖУКОВСКИЙ (К ВЯЗЕМСКОМУ)

1

Жуковскому исполнилось тридцать лет. Подолгу, одиноко сидел он в своем доме, работая, читая. Но часто отрывали его от работы грустные мечты о «щастии», размышления о прошедшем. Он вспоминал разговор с Лопухиным в Савинском: Лопухин одобрил его намерения; он обещал написать Екатерине Афанасьевне письмо с убеждением согласиться на брак Маши с Жуковским. Это прибавило Жуковскому надежд, так как Екатерина Афанасьевна очень уважала Лопухина. «Сам бросить своего счастья не могу: пускай его у меня вырвут, пускай его мне запретят! Жертвовать собою не значит еще соглашаться, что жертва необходима и угодна богу, которому ее насильно приносят», — записал Жуковский в своем дневнике.

Маша была нездорова. Она не смела ничего сказать матери, но все более отдалялась от нее, замыкалась в себе. В феврале у нее пошла горлом кровь. Плещеев прислал из Черни доктора — француза Ле Фора, пленного, взятого под Малым Ярославцем и осевшего в Орловской губернии. Ле Фор нашел положение девушки опасным и предписал строгий режим. Из окна Машиной комнаты видны были противоположный берег пруда и деревенька Холх, где, полускрытый ракитами, угадывался домик Жуковского. Екатерина Афанасьевна с неудовольствием замечала, что Маша плачет. А когда Жуковский появлялся в муратовском доме, Маша оживала, заставляла себя встать, выходила к столу и даже играла на фортепьяно или на арфе. Жуковский старался ободрить ее, мимоходом говорил, что он хлопочет, что все будет хорошо. Пытался смешить ее юмористическими посланиями, стихами об управляющем имением Плещеева французе Букильоне:

Был на свете Букильон
И поэт Жуковский,
Букильону снился сон
Про пожар московский…

Но шутки получались несколько натянутыми. Дружеской обстановки в муратовском доме все-таки не было. Даже смех бойкой Саши не оживлял хмурой атмосферы. Екатерина Афанасьевна едва смотрела на Жуковского. В стихотворном послании к Александру Тургеневу он мрачен до безысходности:

Куда идти? что ждет нас в отдаленье?
Чему еще на свете веру дать?

В иные черные минуты он думает о смерти — как об освобождении от всех душевных мук:

Пришед туда, о друг! с каким презреньем
Мы бросим взор на жизнь, на гнусный свет;
Где милое один минутный цвет;
Где доброму следов ко счастью нет;
Где мнение над совестью властитель;
Где всё, мой друг, иль жертва иль губитель!