Родной берег

Улучив погожий денек, Ларри, захватив краски и складной мольберт, спустился к заливным лугам на берегу Глинд-Рич. Установил мольберт среди скошенного сена и стал грунтовать доску, которую использовал вместо холста, собираясь запечатлеть вид на холм Маунт-Каберн.

Тем временем на тропинке, ведущей от фермы, показался человек. Ларри присмотрелся: да это же Эд!

– Ну слава богу, хоть одна живая душа! – с чувством воскликнул тот, подходя поближе. – Я тащился с другого конца страны, чтобы повидать Китти, а ее, черт возьми, нет.

– Ты предупреждал ее, что приедешь?

– Я и сам не знал.

Эд встал у Ларри за спиной, глядя на возникающий на доске набросок.

– Знаешь, я тобой прямо восхищаюсь, – заявил он неожиданно.

– Господи, почему? – удивился Ларри.

– Потому что тебе нравится это дело. – Эд мрачно пнул ворох сена. – А мне ничего неохота. Я вечный зритель.

– Ты же хочешь увидеть Китти.

– Это другое. Она вернется только к вечеру. Что мне делать до этого времени?

– Можешь помочь Артуру сгребать сено.

Ларри пошутил, но, к его удивлению, друг охотно принялся за дело. Он ушел на ферму и возвратился чуть позже с легкой тележкой:

– Артур говорит, что я все сделаю не так, но это не важно, потому что сено все равно уже испорчено.

– Надеюсь, ты без меня управишься, – отозвался Ларри.

Эд разделся по пояс, достал из тележки грабли с длинной рукояткой и принялся за работу.

Ларри время от времени отрывался от картины и оборачивался, ожидая увидеть, что друг отдыхает, опершись на грабли, но Эд продолжал трудиться. Стройное крепкое тело поблескивало капельками пота, он работал в таком темпе, что дал бы фору любому фермеру. Сметав копенку высотой по колено, он закидывал сено в тележку, которую тянул за собой. Каждый взмах вил сопровождался коротким уханьем.

Внимание Ларри было приковано к цепочке ближних деревьев и круто поднимающейся за ними местности, увенчанной округлым выступом – холмом Маунт-Каберн. Кисть двигалась быстро, сводя пейзаж к основным элементам, превращая землю и небо в равновесные массы, одна из которых накрывает другую гигантской чашей. Отроги холма встречаются с рассеянным солнечным светом под разными углами, превращаясь в вытянутые треугольники различных тонов. Ларри брал коричневые, красные и желтые тона и наносил грубые короткие мазки, торопясь запечатлеть изменчивый свет.

Когда он снова обратил внимание на товарища, то обнаружил, что в тележке возвышается приличный стог сена.

– Боже мой! – воскликнул он. – Ты же устал. Остановись на минутку, Эд, отдохни.

– Я только в раж вошел, – ответил тот, закидывая очередную копну за высокий борт тележки.

Ларри засмотрелся на него, восхищенный подобной самодисциплиной. Поразительная трудоспособность для человека, которому ничем неохота заниматься!

– Знаешь, как называется то, что ты сейчас делаешь?

– Как? – обернулся Эд, не выпуская из рук вил.

– Это называется искуплением. Ты расплачиваешься за грехи.

– Ну нет, – возразил Эд, – это у вас так, у верующих, а мне за грехи платить не надо. Они у меня бесплатные.

Ларри засмеялся и вернулся к картине.

В полдень появился Диккинсон с корзинкой:

– Милая Мэри над вами сжалилась.

Они втроем уселись в тени тележки с сеном, чтобы съесть хлеб с сыром и выпить сидра. Ларри глянул на Эда: тот раскинулся на скошенной траве, с аппетитом жуя пышный домашний хлеб. На лице и плечах у него подсыхали капли пота.

– Ты похож на красивое здоровое животное, – сказал он.

– Вот и прекрасно, – ответил Эд.

Рекс подошел к мольберту.

– Прямо Сезанн, – похвалил он.

– Стоило вообще мучиться? – усмехнулся Ларри. – Все это уже писали, и намного лучше.

Рекс окинул взглядом молчаливый пейзаж:

– И не подумаешь, что война идет.

– А я люблю войну, – сказал Эд.

– Это потому, что ты романтик, – заметил Ларри. – «И смерть мне мнится почти легчайшим счастьем на земле».[7]

– Хорошо сказал.

– Это не я, это Китс.

– Что касается меня, – сообщил Эд, – к Рождеству меня уже убьют, и меня это устраивает. Когда ты готов к смерти, все кругом приобретает особый вкус и запах.

Ларри нахмурился, веря и не веря своим ушам:

– А как же Китти?

– А что с ней?

– Я думал, ты ее любишь.

– О господи, даже не знаю. – Эд растянулся на земле в полный рост. – Какое будущее я могу предложить этой девушке?

– А ты рассказал ей о своих планах умереть к Рождеству? – Она мне не верит. Думает, если будет сильно меня любить, так меня и не убьют.

– Она права, – кивнул Ларри. – Трудно даже вообразить, что человек, которого ты любишь, может умереть.

– Я легко могу представить, что мы все умрем, – ответил Эд. – Видимо, это значит, что я никого не люблю.

– Китти считает, что ты ее любишь.

– Люблю, наверно.

– Ты ведь сейчас говоришь первое, что в голову придет.

Эд перекатился на живот и, прикрыв глаза ладонью, посмотрел на Ларри.

– Мы с тобой давным-давно знакомы, – начал он, – и нам не нужно расшаркиваться друг перед другом. Мне кажется, мы можем поговорить откровенно.

– Конечно.