Родной берег

Китти молчала. Ларри осторожно подбирал слова, стараясь защитить ее от того отчаянного крика, что вырвался тогда у Эда в часовне: я хочу умереть. Как можно сказать такое Китти? Что он не хочет жить ради нее?

– Спасибо, – ответила она наконец. – Теперь мне легче.

– Но он должен сам с тобой об этом поговорить.

– Некоторые вещи не обсуждают.

«Но мы-то с тобой обсуждаем, – так и рвалось из Ларри. – Мы с тобой обсуждаем все на свете. Нет ничего, что я бы от тебя утаил».

– Для меня на пляже все было иначе, – внезапно признался он. – Я струсил на том пляже.

– О Ларри. Там всем было страшно.

– Я прятался. Спасал свою шкуру.

– Любой поступил бы так же.

– Нет. Там хватало храбрых людей. А меня среди них не было.

– Проклятый пляж. – Она улыбнулась.

Точно гора свалилась с плеч Ларри. Тяжесть, которую он таскал четыре года. Он раскрыл Китти свой позорный секрет – и она не отвернулась. Оказывается, для нее это не имеет значения. Сердце заливала любовь и благодарность – но о них, в отличие от стыда, лучше молчать.

Но его тяготила еще одна недосказанность. Он так и не смог признаться Китти, что Нелл ждет ребенка.

* * *

Следующий день Ларри посвятил рисованию. Он устроился во дворе, поставив подрамник на изгородь. Памела некоторое время молча наблюдала, как он работает.

Пока он погружен в картину, его не терзают ни мечты, ни сожаления. И в этом главная радость: творчество позволяет сбежать от собственного робкого «я» в иное измерение. Там, в границах выбранного пейзажа, есть бесконечная сложность и непреодолимые преграды – зато его самого практически нет.

Подошла Китти, сказала, что ждет Джорджа с Луизой к обеду. Посмотрела на подрамник:

– Опять Каберн.

За обедом Луиза с любопытством расспрашивала о натурщице, что позирует обнаженной.

– Она уже этим не занимается, – ответил Ларри.

– Но вы по-прежнему встречаетесь? Может, пора уже устраиваться в жизни? Сколько тебе лет, Ларри?

– Двадцать восемь.

– Оставь парня в покое, Луиза, – вмешалась Китти.

– Ну, знаешь, есть пословица, – не унималась Луиза. – Ты не мужчина, если не посадил дерево, не вырастил сына и что-то еще, не помню.

Сама Луиза отчаянно пыталась забеременеть и ничуть этого не скрывала.

– Баба, пес и ореховый прут, – вставил Джордж, – станут тем лучше, чем больше их бьют.

– Что за ерунда? – фыркнула Луиза.

– Тоже старая английская пословица.

– Поразительно! Чего он только не припомнит!

* * *

Ночью, лежа в постели, в той самой комнате, где спал летом сорок второго, Ларри думал о ребенке, который скоро родится, который действительно может быть мальчиком, сыном. Пожалуй, Луиза права. Ему еще предстоит стать мужчиной.

21

– Ну, как там твои друзья в Сассексе? – расспрашивала Нелл. – Все обо мне рассказал?

– Мы о тебе чуточку поговорили, было дело. Но секретов я не выдал.

Нелл вернулась из поездки уставшей и встревоженной. Ларри показал ей новые картины, но она, едва удостоив их взглядом, скользила прочь, кружила по комнате в забавном танце, прикуривала и чертила в воздухе круги сигаретой.

– Тебе никогда не казалось, что в мире слишком много искусства?

– Даже чересчур, – согласился Ларри.

– Ну и о какой чуточке вы там болтали, перемывая мне кости?

– О, Луиза меня пожурила за то, что я все никак не устроюсь.

– Как лабрадоры.

– А что лабрадоры?

– У моих родителей такой пес. Топчется и топчется по своему месту, пока устроится. – Она изобразила собаку, да так похоже, что Ларри рассмеялся:

– Нет, это уж точно не я.

– И как же ты оправдался?

– О, ну ты же знаешь разговоры за ужином. Серьезных ответов никто не ждет.

– Да, наверное.

Она прекратила танцевать и замерла спиной к Ларри, глядя в окно.

– Думаю, с Китти у тебя были разговоры посерьезнее.

– Случались, – признал Ларри.

– О чем вы беседовали?

– В основном об Эде.

– Ты говоришь с Китти об Эде?

– Да, – ответил Ларри.

Нелл замерла, будто боясь упустить хоть слово.

– Я сто лет знаю Эда. Временами он ведет себя странно.

– В каком смысле странно?

– Срывается гулять в одиночестве. Много времени проводит вне дома. Мрачноватый парень.

– А мне он показался интересным.

– Это правда. Он удивительный человек.

– Думаю, Китти не нравятся эти его прогулки в одиночестве, – заметила Нелл.

– Есть малость.

– Так ты об этом с ней говоришь?

Ларри подошел к ней, встал за спиной, обнял, поцеловал:

– Что все это значит? Ты ведь не ревнуешь к Китти?

– А стоит?

– Нет. Конечно нет.

– Почему – конечно? Она хорошенькая. Даже красивая. – Потому что она жена моего лучшего друга.

Нелл, напряженная и прямая, не отвечала на объятия:

– Я не слепая, Ларри. Я замечала, как ты на нее смотришь.

– Господи! – Он отступил. – И что это значит? Ты иногда правда глупости говоришь, Нелл.

– Ну, вот видишь, – бросила она, словно получив доказательства.

– Нет, не вижу. И что мне нужно увидеть? Что мне нравится смотреть на Китти? А почему бы и нет? Она мой старый друг. Как мне надо на нее смотреть? Злобно и сердито?

– Чего ты так заводишься?