Родной простор. Демократическое движение. Воспоминания.

— А, Анатолий Эммануилович, раньше за вами надо было кареты посылать, а теперь сами пришли.

— Да, теперь сам пришел.

— Пожалуйста!

Он вводит меня в кабинет, довольно непрезентабельный, — он небольшая фигура.

— Я решил выехать за границу. Имею вызов в Израиль. Но ОВИР и заведующий столовой, где я работал, озорничают: не дают мне ни характеристики, ни визы.

— Так вы решили нас покинуть? Жаль, жаль, очень жаль. Так пишите заявление начальству.

— Сейчас?

— А зачем откладывать?

И тут же с необыкновенной готовностью мне протягивается перо и бумага. (Видимо, страсть как хочется им от меня отделаться.)

Написал заявление на имя Шелепина. С жалобой на действия ОВИРа и заведующего столовой. Простились.

Через несколько дней телефонный звонок.

«Говорит Андрей Димитриевич».

«Какой Андрей Димитриевич? Сахаров?» — Голос не его. «Какой Андрей Димитриевич? Профессор?»

«Да нет. Это тот, с кем вы третьего дня говорили».

Только тут я сообразил, что Шилкин тоже Андрей Димитриевич.

«Зайдите в столовую. Я думаю, все будет в порядке».

Все и было в порядке. Характеристику мне, правда, на руки не дали (могу себе представить, что там было написано). Заведующий переслал ее в ОВИР.

Между тем проходило лето. Ездил в Киев. Посмотрел город, любимый отцом. Помолился в Пещерах.

Потом в Почаев. В Литву. И наконец вернулся в Москву. В последних числах августа жили мы с женой на даче в Пушкине. Под Москвой.

31 августа. Суббота. Были у всенощной. Возвращаемся домой. Новость. Звонит из Москвы сестра жены — была телеграмма из ОВИРа, что есть для меня виза в Израиль.

На другой день вместе с женой к обедне. Говорю другу-священнику: «Знаете вы, какая новость?»

«Какая может быть новость за ночь?»

«Получена виза для отъезда».

После литургии напутственный молебен.

И начались хлопоты. Последние хлопоты. И прощание.

Это было, как в угаре. Хождение по храмам. Сборы. И люди. Люди. Люди. Никак не думал, что у меня столько друзей. Побывало в общей сложности около 500 человек. Два приема. Один у меня. Другой у милейшей Надежды Яковлевны Иофе. Из Питера приехала сестра моей няни. Единственный человек, который помнит меня двенадцатилетним мальчиком.

И 20 сентября. Скорбное лицо жены. Ее сестры. Вадим Шавров. Самый близкий из друзей.

Отец Димитрий. Глеб Якунин. Другие. И вот я в самолете.

Россия, милая, неужели навсегда?!

Люцерн, 13 декабря 1980 г.

День Апостола Андрея Первозванного

С гор потоки. Завершение

Мне запомнился день 30 марта 1972 года. День Алексея — человека Божия. Как говорят в народе: «С гор потоки».

В этот день в Сычевке, в лагере, среди тающих снегов я принял решение эмигрировать и написать тетралогию. Мои воспоминания в четырех частях. Сейчас я это решение выполнил. Написаны все четыре части:

1. «Лихие годы» (1925–1941 гг.)

2. «Рук Твоих жар» (1941–1956 гг.)

3. «В поисках Нового Града»(1956–1965 гг.)

4. «Родной простор» (1965–1974 гг.)

Я рассказал обо всем пережитом. Я старался быть максимально беспристрастным, хотя многие из моих былых товарищей отнюдь не беспристрастны и уже давно моими товарищами не являются.

Какой вывод? С гор потоки!

В России нечто стронулось. Лед сломан. Тают снега. Все, о чем шла речь, лишь исторический пролог.

Месяц март. Первый весенний месяц. Что потом? Потом может быть только одно — революция. И ничего больше. Не надо обладать большой проницательностью, чтобы указать ее примерное время. Конец XX, начало XXI века.

Когда-то Ленин неплохо сформулировал то основное условие, которое характеризует революционную ситуацию: революция происходит тогда, когда низы не хотят жить по-старому, а верхи не хотят и не могут меняться. Именно такую ситуацию мы видим сейчас в России.

Помню, в Сычевке раз один парнишка воскликнул: «Хоть бы кто-нибудь сказал, что надо делать!»

Действительно, в этом весь вопрос. Кто может на него ответить в эмиграции? Решительно никто!

На него не могут ответить староверы, вздыхающие о царях. С этим покончено навсегда. И в России никто даже не понимает, что это такое (за исключением чудаков-эстетов и истериков).

На этот вопрос не могут ответить «солидные» специалисты (типа Федосеева), избравшие своей специальностью «апологию» капитализма, которого в России не знают и знать не хотят.

На этот вопрос даже и не пытаются ответить все наши «Гарибальди», смелые ребята, способные к героическим поступкам, но отнюдь не к трезвому анализу и пониманию происходящего. Из них, пожалуй, лишь Леонид Плющ, являясь единственным исключением, способен к реалистическому пониманию происходящего.

Именно поэтому все, о чем было рассказано в этих книгах, только пролог. Пролог к четвертой русской революции.

Каковы цели этой революции?

Демократия и социализм. Социализм и демократия. Конечно, очень разные понятия вкладываются в эти два слова. От маоистского разбоя до шведской конституции.

Но Россия, Украина, Белоруссия имеют свое понимание этих слов. Они понимают их так, как понимали их Белинский и Герцен, Чернышевский и Добролюбов, Шевченко, Коцюбинский, деятели Кирилло-Мефодиевского братства.