Родной простор. Демократическое движение. Воспоминания.

Этот привел с собой в редакцию злополучного журнала еще ряд однотипных приятелей. Их лозунг был следующий: «Одобрять каждый шаг советского правительства». И вести ультрашовинистическую пропаганду.

Перу Скуратова принадлежит «программный документ» под названием «Слово нации», представляющий собой любопытный симбиоз советской фразеологии, черносотенной дребедени и фашистского расизма. Скуратов, в частности, горой за чистоту крови, за крепкое государство, за националистическую непримиримость.

Это было в 1973 году, когда я как раз освободился из лагеря. Я написал в ответ «Живое слово». Моя статья была передана за границу, но почему-то здесь «пропала» («Манифест» Скуратова не пропал; видимо, и здесь есть единомышленники Скуратова.)

Конечно, сейчас, через шесть лет, мне трудно возобновить эту мою статью. Все же постараюсь кое-что вспомнить.

На призыв к чистоте крови и филиппику против смешанных браков я указывал на то, что почти все деятели русской культуры были инородцами или произошли от смешанных браков. Денис Васильевич Фонвизин — наполовину немец. Александр Сергеевич Пушкин — правнук эфиопа («Арап Петра Великого») и шведки — Ганнибал был женат на шведке. Лермонтов гордился своими испанскими и шотландскими предками. Гоголь — чистой воды хохол. Жуковский — сын турчанки. Тургенев — потомок татарских ханов так же, как Аксаковы, Юсуповы, Рахманинов. Герцен — наполовину немец. Даже Достоевский — увы! — потомок литовцев. Даль — наполовину датчанин. О Левитане и Айвазовском я уж не говорю. Даже Бердяев наполовину француз так же, как Станиславский. У Александра Блока предки — шведы.

Как назло, чисто русскими оказываются такие деятели, с которыми Скуратовым уж никак не по пути и которые его к себе на порог бы не пустили. Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Писарев, Желябов, Перовская. И, конечно, Лев Николаевич Толстой.

Зато династия Романовых, у которой в «Вече» было много поклонников, — все наперечет после Петра Великого немцы. Ничего удивительного здесь нет: примерно так же обстояло дело и в других государствах Европы. Например, Англию уже триста лет возглавляет немецкая династия — потомки ганноверских курфюрстов. Но как же здесь быть с расовой чистотой?

На попытки прикрыться православием согласно триаде: «Православие, самодержавие и народность» — я ответил стихотворением Державина, являющимся переложением псалма 82:

Восстал Всевышний Бог, да судит
Земных богов во сонме их.
«Доколе, рек, доколь вам будет
Щадить неправедных и злых.
Ваш долг есть надзирать законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять».
Увы! не слышат и не внемлют,
Покрыты мздою очеса.
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса. Цари!
Я мнил, вы боги властны.
Никто над вами не судья.
А вы, как я, подобно страстны
И так же смертны, как и я.
И вы подобно так падете,
Как с древ увядший лист падет.
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет.
Восстань же. Боже, Боже правых,
И их молению внемли.
Приди, суди, карай лукавых
И будь един Царем земли.

Державину, как известно, один из вельмож писал: «Что тебе вздумалось писать противные Творцу якобинские стихи?» Державин на это ответил: «Царь Давид якобинцем не был, и его стихи никому противными быть не могут[9]».

Что касается меня, то я могу сказать Скуратову и компании: Державин, уж во всяком случае, инородцем не был. Его стихи, уж во всяком случае, русскому человеку противны быть не могут.

Идея Царствия Божия на земле, перед которым все земные царства и государства лишь смешная и глупая подделка, — идея, которая проходит красной нитью через всю историю России от Нила Сорского до Аввакума, от Державина до Александра Блока, от Новикова до Владимира Соловьева. И я с детских лет захвачен этой русской идеей. И потому именно я, а не Скуратовы, законный наследник и последователь русской общественной мысли.

А дружба с Осиповым не прерывалась, хотя я и непосредственно ему однажды написал полемическое открытое письмо.

Он мне не раз говорил, что он не отделяет себя от демократического движения и ему очень тяжело, что демократы смотрят на него как на своего противника. Он никогда не сомневался, что придется ему снова быть в тюрьме.

Однажды я со свойственной мне фамильярностью, хлопнув его по брюху, сказал: «А располнел ты, Володя».

Он ответил: «Ну вот, скоро попаду в лагерь, похудею».