Родной ребенок. Такие разные братья

Молодой инспектор Рабан, которому Апу предпочел сдаться, проявил себя с самой лучшей стороны, позволив всем, кто хотел, проститься с клоуном. Цирковые артисты пришли обнять его и пожелать, чтобы разлука не была долгой. Столько объятий, слез, ласковых слов досталось ему в этот день, что с трудом верилось, что для закона он убийца, преступник, заслуживающий суровой кары. Даже строгие индуисты, для которых любое соприкосновение с чем-либо, что несет на себе хотя бы отдаленный отблеск порока, грязи, мирского зла, — страшное несчастье, после которого приходится совершать длительный путь очищения, омовения плоти и духа, не побоялись выразить ему свое участие, пожать руку.

Растроганный Апу, в котором сейчас было больше умиления, чем естественного в его положении страха тюрьмы и неизвестности, в последний раз обошел цирк, прощаясь с людьми, животными и даже манежем, в котором ползал на коленях инспектор Ананд, пытаясь как-нибудь приспособить дедукцию к обобщению того, что здесь произошло.

— Эй, Апу, возвращайся поскорей в свой вагончик и кончай дела с Рабаном, пока он там протокол оформляет, а то неровен час Ананд спохватится, — предупредил брата Радж, ходивший за ним следом.

Он как в воду глядел — не успели они войти в дом, как туда ворвался разобравшийся с трупом Ананд.

— Это еще что! — закричал он, увидев рядом с уже намеченной новой жертвой Рабана. — Как вы смеете? Дело веду я!

— Он будет передан вам в участке, если господин полковник отдаст мне такое распоряжение, — спокойно ответил молодой инспектор. — Апу имеет право сдаться тому, кому сочтет нужным.

Ананд даже затрясся, услыхав такие слова. Что себе позволяет этот выскочка, мальчишка, который неделю как из Полицейской школы, а уже с такой наглостью дерзит заслуженным, всеми уважаемым профессионалам — инспектор казался себе именно таким в эту минуту. Однако возразить на сказанное было нечего, и Ананд привычно пошел с козырного туза:

— Я думаю, — язвительно проговорил он, — городским властям будет очень неприятно узнать о том, что делается на нашем участке, и все замешанные в этой истории понесут суровое наказание!

— Господину мэру не понравится ссориться с отцом инспектора Рабана, — громким шепотом сообщил своему шефу Нирали, не особенно делающий вид, что разделяет его чувства. — Тот большая шишка в министерстве внутренних дел, — закатив глаза, добавил он.

— Ах, так! Использование семейных связей в служебной карьере? Я немедленно напишу об этом рапорт! — закричал воспылавший праведным гневом борец с протекционизмом и выскочил во двор.

Нирали задержался на минуту и подмигнул Рабану.

— Ловко я пристроил на хорошее место твоего отца-сапожника? — весело сказал он, прежде чем последовать за своим командиром.

Все рассмеялись, включая Рабана, отец которого действительно всю жизнь чинил обувь, сидя прямо на улице.

— Обидно будет, если Апу достанется все-таки этому сумасброду, — покачал головой Радж. — Я с ним хорошо знаком. Он приправит бедняжку смесью из дедукции и тщеславия и охотно слопает на завтрак.

— Подавится, — пообещал инспектор. — Папаша из министерства — это не совсем фикция. Только он принадлежит не мне, а той девчонке, в чьей машине ты сегодня раскатывал.

— Что-о-о? — с интересом спросила Джанеки, мгновенно выйдя из оцепенения, в котором пребывала все это время. — Я не ослышалась?

— Если бы ты знала, дорогая, как она меня крыла за то, что я вскочил в ее автомобиль, ты не стала бы так беспокоиться, — уверил ее Радж.

Рабан подтвердил ее слова — девушка действительно отзывалась о непрошеном госте не слишком лестно. Но все это было ничто в сравнении с тем, что она собирается предпринять в отношении человека, открывшего стрельбу по ее машине. А возможности здесь немалые, потому что именно ее отец и есть та «очень большая шишка», о которой говорил Нирали.

— Так что завтра неприятности будут не только у здесь присутствующих, но и еще у кое-кого, — заключил Рабан. — Кстати, всем вам придется стать свидетелями на процессе Апу, так что готовьтесь.

Инспектор встал, подавая этим знак другим. Пришло время прощаться.

Они вышли во двор к полицейскому «джипу», который должен был увезти от них Апу. На улице к ним присоединились еще несколько любящих его созданий — попугай, укоризненно качающий хохолком, сидя на заборе, и две маленькие белые болонки, с дружным лаем бросившиеся к хозяину.

Рабан занял свое место и отвернулся, не желая мешать людям сказать друг другу самое важное в эти последние минуты.

Сначала Апу подошел к Нирмале, которая тоже была здесь, несмотря на свою слабость и прописанный доктором строгий постельный режим. Он низко поклонился ей, коснувшись пальцами стоп пожилой женщины.

— Благодарю вас за то, что вы сделали для моего брата, а значит, и для моей матери, и для меня. Вы самый родной нам человек, — нежно глядя на нее, произнес Апу.

Нирмала тут же принялась плакать в три ручья и уткнулась лицом в плечо Раджа.