Родные миры

А я только отмахнулась и, усевшись поудобнее, опять погрузилась в мысли. Надо было окончательно продумать маршрут.

Удивительно, сколько информации можно найти, если искать вдумчиво и в разных местах. Наши далёкие предки везли с Земли не только науку и технику; там были и обрывки истории, и книги откровенно развлекательного характера.

Последние почему-то никто не принимал в расчёт. Ни одно солидное исследование никогда не упоминало ни одной из них, хотя некоторые были довольно распространены, и даже порой пользовались популярностью.

Из этих книг я почерпнула массу полезной информации. Например, что Земля — третья планета от Солнца, своей звезды. Или что в системе этой звезды восемь (или в некоторых источниках девять) планет. Что Солнце — маленькая звезда жёлтого спектра свечения. Уже только эти факты здорово сокращали ареал поисков.

Чего я так и не смогла понять, почему никто так толком и не попытался добраться до Земли, не пытался всерьёз найти её.

Нет, отдельные энтузиасты были. Снаряжались даже экспедиции на частные средства, только корабли уходили в неизвестность, и назад не вернулся никто. А позиция официальной науки и политики что Сестры, что Брата, была удивительно единодушна: никакой Земли уже нет.

Почему? Гадать можно было бесконечно, но меня это по большому счёту не интересовало.

Кварг Арьен

Ни с чем не сравнимый опыт: видеть, как на твоих глазах рушится всё, во что ты верил и на что ты надеялся, и не иметь никакой возможности вмешаться, хотя бы даже попытаться изменить ход событий.

«Кварг Арьен, вы неблагонадёжны, и вы не можете быть допущены к планированию столь важной операции». Ур-роды, да поберут их духи!

Впрочем, поберут. Всех нас поберут, и очень скоро.

Странно, но это было почти приятно: наблюдать, как мир обращается в руины. Наблюдать лица коллег и армейских чинов; такие деловито-сосредоточенные, решительные. Надо было очень хорошо знать их, чтобы понимать то, что понимал я. Паника. Всеобъемлющая, судорожная, звериная паника. Если на Сестре сейчас происходит то же самое… Все мы обречены.

Наверное, я та самая самовлюблённая чёрствая скотина, которой меня порой имели наглость называть некоторые особы, но за новостями о потерях — неофициальными, разумеется, — я наблюдал с чувством глубокого удовлетворения. Меня грела одна-единственная подленькая мыслишка: «А я предупреждал!».

Я сидел в плетёном кресле в небольшом уютном саду, расположенном на крыше одного из небоскрёбов, покачивал в ладони бокал с вином, щурился на рассветное солнце, и с удовольствием наблюдал, как вокруг беснуется в агонии город. На серебристых обтекаемых тушах бомбардировщиков играли отблески солнца и пожаров. Это было красиво.

А, самое главное, меня совершенно не волновало, куда ударит следующий снаряд. Где-то там, за горизонтом? Чудесно, будет красивое зарево. Упадёт мне на голову? Что ж, это его право. А я сделал всё, что мог сделать, и от меня в этом мире больше ничего не зависит.

Какое восхитительно лёгкое ощущение: когда от тебя вдруг совсем ничего не зависит. Можно вот так сидеть, слушать отзвуки пока далёких взрывов, наслаждаться хорошим вином и ждать. Наверное, смерти.

В моём возрасте и при моей профессии её как-то стыдно бояться. Подняться по боевой линии Неспящих до Разума к тридцати годам — это весьма стремительная карьера, где-то в середине которой я по всем законам мироздания должен был подохнуть. А поди ты, живой. Сижу вот, любуюсь и пью брудершафт со смертью.

Красивый образ. Был бы поэтом, непременно написал бы что-нибудь торжественно-пафосное на эту тему.

«Слова — орудие слабаков», — вещал он мне. — «Сильный должен доказать свою силу раз и навсегда, доказать так, чтобы не возникло даже мысли о сопротивлении. И если придётся — раз за разом умывать врагов кровью, пока или их не останется совсем, или они не склонятся, забыв навсегда о своих поползновениях».

Кретин. Видел я его эдак полчаса назад, когда вся планетарная оборона сдулась после первого же удара. Рожа такая перекошенная, красная, злая; смешно.

Я ещё отпил из бокала, смакуя и катая на языке терпкую вяжущую жидкость. Хорошее вино; самое то для конца света. Который я, к слову, встречал, как и положено гордому и несломленному, при полном параде. Что поделаешь, я люблю этот мундир; не просто же так я за него столько крови пролил, своей и чужой. Особенно трогательно смотрятся белые перчатки: вроде как руки мои чисты.

Приятный процесс ожидания прервал тревожный сигнал, говорящий о том, что кто-то жаждет срочно лицезреть мою персону. Я даже удивился; кому это я мог понадобиться в такой чудесный момент? Мне казалось, что семь месяцев назад, когда меня попросили отдохнуть, для окружающего мира я перестал существовать. Даже любовница без напоминаний с моей стороны и без скандала куда-то быстро и незаметно исчезла.

Когда я увидел физиономию вызывающего, едва не поперхнулся вином. Однако опыт — великая сила; не поперхнулся, и даже лицо сохранил.

Сегодня, однако, странный день. То сбываются предсказания, то покойники воскресают.