Родные по крови (СИ)

Я подходила второй, вслед за папой. Меня крепко удерживал за плечи Артур (понятия не имею как его отцу, удалось вытащить его из СИЗО, пускай даже всего на один день), и, наверное, если бы не он, я бы потеряла сознание. Слишком много чувств обострённых до предела. В тот день я так и не смогла по-человечески попрощаться. Я только поцеловала холодную щёку и дрожащими губами шепнула «люблю», а дальше, видимо почувствовав, что я начинаю терять равновесие, Артур отвёл меня от гроба. Я не плакала. Точнее по моим щекам текли слёзы, но в душе была полная пустота. В отличие от того дня, когда я узнала о смерти, на похоронах я понимала абсолютно всё. Я понимала, что происходит, я тонула в этих чёрных цветах, доносящихся отовсюду рыданиях, но боли не было. Она пришла потом. Когда я осталась совершенно одна. В своей комнате. В своей постели. Когда увидела на полке с книгами фотографию пятнадцатилетней давности — на ней была изображена первоклашка в красивом платье, с пышными белыми бантами, на руках у молодой улыбающийся женщины. Я загрызла подушку, уперлась ногами в стену, задушила вырвавшиеся наружу рыдания, когда увидела на своём столе шарик со снежным городом — в шесть лет я со слезами на глазах выпросила его у мамы. И всё же боль была неполной, не убийственной. И это вовсе не потому что я не чувствовала потери близкого человека. Чувствовала, ещё как чувствовала. Но в какой-то момент, наверное, когда мы были на похоронах, Артуру удалось выдрать часть страданий из моего сердца. Он словно впитал их в себя. Отобрал у меня половину боли, не дал мне в полной мере ощутить всю полноту горя. А его слова, которые он тихо шепнул мне, когда его отец, повёз его обратно…всё дальше и дальше от меня, я, наверное, запомнила на всю жизнь.

— Знаешь, если ты когда-нибудь захочешь уйти от меня, и неважно по какому поводу: влюбишься в другого или узнаешь, что смертельно больна, не нужно мне об этом сообщать. Лучше сразу пристрели. Это будет гуманней.

Проходят месяцы, года,
Но в сердце боль не утихает,
Родные, мерцающие нежностью глаза,
Теперь лишь фотографии о них напоминают.
Как вкус у смерти всё же безупречен
В отборе самых близких дорогих,
Жизнь, как мгновение — скоротечна,
Ни на секунду больше…даже для родных.

Прошло уже два месяца. Мне не верилось. Время тянулось так медленно, по крупицам. Наверное, потому что всё в доме напоминало о маме. Чувствовался её запах, кажется, из каждого уголка квартиры даже доносился её смех: радостный непринуждённый. Вещи оставались нетронутыми, всё лежало на тех же самых местах, как было при маме. Отец запретил, что-либо переставлять. Всё должно было оставаться по-старому. Это сводило с ума, так невозможно было жить, но и переехать, хотя бы на время как предлагала тётя Оксана, я тоже не могла. Как вообще можно было бросать отца в таком состоянии? Да он пытался сделать из себя железного человека, казаться жёстким спокойным равнодушным ко всему. Но обмануть меня ему было невозможно. Я каждую ночь засыпала под доносящиеся из-за стенки сдавленные всхлипы, рыдания. Папа плакал. И не просто плакал — скулил, выл от тоски и одиночества. Одиночества, которое он чувствовал во всём, и которое никто уже не сможет для него разрушить. А ведь мой папа…он мужчина из того разряда, что кулаком по столу ударит, так стол этот к чёрту развалится. Смерть подкосила его. Оно и понятно, он так сильно любил маму. Любил не за что-то, а скорее вопреки. Любил, молча, иногда стараясь даже скрыть ото всех это чувство. Любил так, как, наверное, умеют любить только мужчины. Настоящие мужчины.

А ещё я не могла уехать из-за Антошки. Разве я могла оставить это маленькое зеленоглазое чудо? Ему нужна была мама….и я ей стала. Теперь всё о чём я молила бога — чтобы Артура поскорее оправдали. Помимо того, что тоска по этому мужчине окончательно добивала меня, Антошке нужен был отец. Это сейчас он маленький и ему бы только титю сосать, а когда он начнёт подрастать? Ему ведь нужно мужское влияние. Да и к тому же я не просто знала, я была уверенна, что Артур не откажется от этого малыша. Возьмёт на себя роль отца Антошки, хотя бы до тех пор, пока его настоящий папа не вспомнит о своих обязанностях. Точнее прекратит винить во всём этот маленький беззащитный комочек. А ведь я знала, что папа считает виновным именно его в смерти мамы. Это чувствуется во всём. Он не берёт Антошку на руки, старается совсем о нём не вспоминать, лишний раз даже не смотрит в его сторону. Я знала, что когда-нибудь это обязательно прекратится. Папа очнётся и всё поймёт. А до тех пор я должна полностью взять на себя заботу об Антоше.