Родом из села Залесова.

Вечером Фрол пришел с заседания партячейки. Помыл руки, присел за стол и ласково попросил:

– Хозяюшка, покори муженька!

Елизавета вышла из кухни, поставила перед мужем глиняную чашку с окрошкой и положила несколько ломтей ржаного хлеба. Обтерла деревянную ложку полотенцем, подала и сказала:

– Кушай, Фролушка!

Напротив стола, на божнице, стояли иконы. Но Фрол не помолился, не перекрестился. Став коммунистом, он твердо поверил в то, что религия – это опиум для народа и духовная сивуха, поповский обман для угнетения трудящихся. Бога для него не существовало. Он терпел иконы-то в избе ради жены, не хотел ее огорчать. А то давно бы топором порубил и в печку бросил.

Об этом-то глубоко печалилась Елизавета. Она верила в Бога. Присев на лавку рядом с мужем, она положила щеку на ладонь правой руки, печалясь, смотрела на мужа. Он не понимал ее душевного состояния. Откусывал от ломтя кусок ржаного хлеба, жевал, хлебал окрошку, думал о чем-то своем, радостном.

За окном стемнело. В засиневшем небе прорезались звезды. Внезапно во дворе злобно залаял кобель. Камешек стукнул в оконце, и чей-то голос позвал:

– Фрол, ты дома? Выйди на минутку.

Фрол положил ложку, взглянул на жену.

– Кто это, не признаю. Но раз зовут, значит надо пойти.

Он встал из-за стола и вышел во двор. Елизавета осталась сидеть в горнице. У нее от нехорошего предчувствия сжалось сердце. Она прошептала: «Господи, помилуй!»

За калиткой Фрола поджидало шестеро человек. Он приветливо сказал:

– Здорово, мужики! Зачем позвали?

Никто не ответил. Все произошло быстро. Фрола подхватили под руки, валя назад, схватили за ноги, подняли повыше, копчиком долбанули об землю и отпустили.

Боль пронзила Фрола до мозга. Он мучительно ахнул и завалился на бок.

Плюясь, шепотом ругаясь, мужики затопали прочь. Стало тихо.

Елизавета, сидя в горнице, слышала тупой удар, вскрик и обмерла от испуга. Но, приходя в себя, чувствуя беду, она вскочила на ноги, перекрестилась и выбежала за калитку.

Она увидела мужа, он лежал на боку.

– Фролушка, милый! – крик Елизаветы полетел по сонной улице. Она заплакала, зарыдала, наклонилась над мужем.

Он открыл глаза. Посмотрел мутным взором на жену. Еле ворочая языком, прошептал:

– Вот и пожил…

На крик и плач Елизаветы сбежались соседи. Фрола подняли, занесли в избу, положили на лавку. Он потерял сознание…

Умирал Фрол мучительно. Болело отшибленное нутро. Мочился он кровью. Елизавета смотрела на мужа, вздыхала и плакала. А потом, набравшись духу, спрашивала:

– Фролушка, вижу я, что ты помираешь. Рада бы сказать иное, да не могу. Потому что помрешь ты, с чем твоя бессмертная душенька к Господу придет, какими делами Его обрадует, чем оправдается? Фролушка, давай я к тебе батюшку приведу. Покаешься ему в своих грехах, причастишься Христовых Таин, тебе легче станет. Пригласить батюшку?

Фрол, слыша слова супруги, скрипел зубами, мотал головой и, набравшись сил, задыхаясь, отвечал:

– Даже не думай! Не верю я в Бога. Нет Его! Смерти я не боюсь. Каяться мне не в чем. Жил я честно. И других этому же учил. Я Ленина признаю. Партию. А не вашего Боженьку. Нет Его, нет! Если Он есть, то почему Он допускает в мире такие несправедливости? Нет Его, нет! И не нужен Он мне. Все. Точка.

Он замычал, заскрипел зубами. Из уголка губ потекла кровь.

Елизавета обтерла ее и смотрела на мужа. Он все метался по кровати, скреб грудь ногтями, что-то перебирал руками.

Внезапно он затих. Елизавета со страхом смотрела на мужа. У Фрола расширились глаза. В них отразился ужас. Он широко раскрыл рот и, зажмурившись, словно проглотил что-то горькое. Выдохнул и умер. Елизавета побежала по улице – звать помощников.

Фрола обмыли, обрядили в чистые одежды, положили в гроб. Фрол строго-настрого наказал, чтобы не было никакой поповщины – креста, молитв, отпевания. Креста-то он сам не носил и другим не советовал. Он лежал в гробу – руки вдоль туловища, словно у Ленина.

Приходили с ним попрощаться товарищи по партии, сочувствующие. Утешали Елизавету, говорили, что ее муж героически погиб в борьбе за советскую власть, за светлое будущее, память о нем вечно будет жить в наших сердцах.

Елизавета согласно кивала головой, плакала…

Похоронили Фрола на местном кладбище – без креста, без вечной памяти. Помянули и разошлись. Елизавета стала жить вдовой. Сына растить. Да Бога она никогда не забывала. А память о Фроле осталась у нее на сердце горькой зарубкой.

В Ветохино организовали колхоз. Елизавете настойчиво предлагали: «Вступай!» Она же не хотела совместно трудиться с колхозниками. Работала на себя. Когда очень уж докучали, то она поворачивалась к агитатору задом, чуть наклонялась вперед и, сильно шлепнув себя по ягодицам, говорила:

– Вот где я видела ваш колхоз!

Но жизнь все-таки брала свое. Сережу пришлось отдать в сельскую школу, чтобы он обучался грамоте.

В селе появилось радио. В клуб привозили и показывали советские кинофильмы – «Путевка в жизнь», «Веселые ребята», «Волга-Волга» и другие. Жизнь продолжалась.