Родословная абсолютистского государства

Тюркские кочевники Центральной Азии поначалу установили свое господство на Ближнем Востоке благодаря искусству своих конных лучников; это искусство было незнакомо пользовавшимся дротиками арабским бедуинам. Однако военный потенциал новых империй начала Нового времени основывался на регулярных войсках, имевших огнестрельное оружие и поддерживавшихся артиллерией; таким войскам был необходим порох. Тяжелые пушки для осады были впервые применены египетскими мамлюками в конце XIV в. Тем не менее консервативные кавалерийские традиции мамлюкской армии воспрепятствовали использованию полевой артиллерии или мушкетеров. Османское завоевание Египта стало возможным как раз благодаря превосходству турецких аркебузиров над мамлюкской кавалерией. К середине XVI в. благодаря европейцам османы научились лучше использовать пушки и мушкеты. Сефевиды вскоре убедились в важности огнестрельного оружия после первого поражения, нанесенного им турецкой артиллерией при Чалдыране, и укомплектовали свои войска современным оружием. Могольские войска имели на вооружение артиллерию и пушки с самого начала завоевания Бабура [760]. Распространение пороха на Ближнем Востоке, безусловно, было одной из наиболее явных причин значительно больших стабильности и устойчивости власти в новых тюркских государствах по сравнению с арабскими режимами более раннего периода истории исламского мира. Военная машина Османской империи могла успешно противостоять европейским противникам еще долго после того, как она утратила стратегическую инициативу на Балканах и в Причерноморье. Сефевидские и могольские армии наконец остановили дальнейшие тюркские нашествия на Персию и Индию, как только разбили узбекских кочевников, завоевавших Мавераннахр в XVI в.: отныне стратегический барьер защищал три великие империи исламского мира от волн кочевых племен из Центральной Азии [761]. Превосходство этих империй начала Нового времени определялось, однако, не только военной технологией: оно было также административным и политическим. Монгольское искусство государственного управления в период Чингисхана и его преемников было уже в организационном плане более совершенным, чем в арабском мире; и завоевание монголами значительной части Ближнего Востока, возможно, надолго оставило после себя определенные традиции правления. Как бы то ни было, османские, сефевидские и могольские войска на пике своего успеха являлись воплощением образцовой дисциплины и подготовленности, несвойственным их предшественникам. Их административно-хозяйственная основа оказалась более устойчивой и цельной. Традиционная арабская икта была в значительной степени паразитическим фискальным механизмом, который скорее разрушал, чем укреплял, военное призвание живших в городах держателей, получавших доходы с этих участков. Новые формы — османский тимар и могольский джагир — налагали на обладателей гораздо более жесткие обязательства военной службы и укрепляли пирамиду военного командования, которое теперь было организовано в более формальную иерархию. Кроме того, в этих тюркских политических системах государственная монополия на землю укреплялась с особой силой, ибо кочевые традиции теперь более, чем когда бы то ни было, преобладали в сфере регулирования и распределения собственности на землю. Знаменитый великий визирь первого сельджукского правителя в Багдаде Низам аль-Мульк провозгласил султана единственным обладателем всей земли; объем и неукоснительность прав Османского государства на землю общеизвестны. Сефевидские шахи возобновили юридические претензии на то, чтобы стать монопольными собственниками земли; могольские императоры создали безжалостную эксплуататорскую фискальную систему, обосновывавшуюся их притязаниями на всю обрабатываемую землю [762]. Сулейман, Аббас и Акбар располагали в своих владениях силами большими, чем те, которыми обладал любой халиф.