Родовая земля

Александра очень хотела выйти замуж, но сватовство несколько раз расстраивалось по причине того, что её родителям, крестьянам средней руки, но достаточным, хотелось заполучить богатого, именитого жениха. Одно время они осторожно, исподволь подступали к Орловым, и чуть было уже не сговорились с Иваном Александровичем, однако Семён твёрдо отверг Александру, уже давно остановив свой выбор на Елене. Когда гордая Александра узнала об этом, она украдкой плакала, потом несколько отдалилась от Елены, а на вечёрках не смотрела в сторону Семёна и не здоровалась с ним.

Теперь Александра ясно поняла, что Семён ей сильно нравится, и потому стало в её душе зреть отчаянное чувство ненависти и раздражения не только к нему, но и ко всем молодым мужчинам и парням. Она думала, что судьба с нею обошлась несправедливо, даже жестоко, злокозненно. И вправду, более состоятельного, знатного жениха, чем Орлов, в её теперешней жизни не намечалось. Над Александрой нависла неумолимая угроза либо пойти за любого, кто предложит, либо остаться в девках, — а это почиталось позором, несчастием, но достойным не сочувствия — скорее издёвки и насмешки. Она и Елену — после сватовства к ней Семёна — как будто невзлюбила, хотя дружили они с малых лет, делились девичьими тайнами.

— Не все они кобели и блудливые, Саша, — без интереса отозвалась Елена.

— Твой-то, поди, не кобель — паинька? — Александра сморщилась в надменной улыбке.

— Какой такой «мой»? — действительно не поняла Елена. Однако сразу сообразила, о ком может идти речь — тоже усмехнулась и сердито ответила подруге: — Может быть, тебе, Саша, хочется это добро прибрать?

— А что: рази не добро али какая пустяковая заячина?

Наталья прекратила париться и удивлённо посмотрела на подружек. Простодушно моргала и по молодости не понимала — ругаются или смеются, шутят?

— А ну тебя в баню, Сашка-букашка! — неестественно засмеялась Елена и брызнула в глаза Александры холодной водой: — Вот тебе, вредина! Не заглядывай на чужих мужиков!

Александра отбивалась веником, не улыбаясь. А Наталья поддала в каменку — с шумом повалил на девушек густой жгучий пар, и вскоре они друг друга уже не видели в клубах синевато-седых облаков.

— Вот вам, вот вам обеим! — ещё плеснула Наталья на раскалённые увальни два полных ковшика. Установилось такое удушье, что в парилке стало невозможно оставаться, и девушки, толкаясь и повизгивая, выбежали в предбанник.

22

В предбаннике было шумно, девушки пели, даже плясали, напившись пива. На круглом столе горела керосинка, отбрасывая на бревенчатые стены весёлые подвижные тени. Александра притянула к себе голову Елены и в самое её ухо сказала:

— Ан не люб тебе Семён, девонька. Ви-и-и-жу! Не обманешь! Ты образованная — пошто он тебе, увалень деревенский? Мне отдай его покамест не поздно. Мы с ём — два сапога пара, — неприятно засмеялась она. — Али как?

Елена пыталась посмотреть в глаза подруги, но та цепко держала её голову в своих ладонях. Елена всё же увидела, что Александра улыбалась потемневшими поджатыми губами, и лицо подруги было натянутым, чужим, совершенно незнакомым для Елены. Ей стало боязно и тревожно, а тени, метавшиеся по стенам и потолку, показались угрожающими.

— Христос с тобой, Саша, — всё же выкрутилась из её рук Елена. — Не плачь — не разрывай моего сердца, — шептала она в самое ухо подруги. — Воля отца — пойми ты!

Александра махнула мокрой, взлохмаченной головой, сдавленно засмеялась:

— Пошутковала я, а ты уж струсила, давай на батюшку вину спихивать! — Отвернулась от Елены и крикнула, размахнув руку: — Девки, голубушки, наливайте! Замуж отдаю товарку. Ой, напьюсь завтрева с горя горького! А можа, уже и сёдни! Музыка где? Патефон сюды тащите! А можа, гармониста затянем? Игнатку Черемных, к примеру, меринка стоялого?!

— Уж Игнат, знатный юбошник, тута развернётся!

— Он, жеребец черногривый, мигом зашшупат всех до смерти!.. — смеялись девушки.

Проскользнула в баню Дарья, прошла в тёмный, с занавеской угол, разделась и скрылась в парилке. Ни на кого не взглянула, прикрыв лицо мочалом.

— Чиво с Саней? — шёпотом спросила Наталья у Елены. — Как дикошарая, а в глазах — тоски на пуд с фунтом.

— Тризну справляет… по своей любви, — ответила Елена, прижимая к своему боку маленькую, щуплую Наталью. Странное, незнакомое чувство вздрогнуло в Елене, и она подумала, через силу усмехаясь: «Неужели ревную? Неужели имеется в моём сердце искорка любви к Семёну? Чудна бабья душа!»

— Неужто и она метила за Семёна? — округлились детские глаза простодушной Натальи. — Не поделили, чё ли? А он хоро-о-ош. Высокий, в плечах косая сажень, работящий и богатый. Везучая ты, Ленча! А я Васю, братца твово, вспоминаю, — вздохнула подруга и откусила от пряника. — Так, знашь, порой взгрустнётся — хоть вой. В задворье ино схоронюсь за поветью и плачу. Ты не думай, что я тольки простушка-хохотушка!

— Помнишь Василия? Дай тебя поцелую в щёку. Он ведь не злой… вспылил пьяный.

Подружки помолчали, сдерживая дыхание, словно к чему-то прислушиваясь внутри себя.