Родовая земля

— Где он тепере? — негромко спросила Наталья, прижимаясь к Елене. — По селу слух идёт: оправдали-де, не осудили, а Плотников пошёл на каторгу. Выходит, Вася чист, не преступал закона? — Наталья стала дышать тише, ожидающе. Елена ответила не сразу:

— Не знаю. Дед отмалчивается. От отца с матушкой тоже ничего не добьёшься. Но тебе шепну по секрету: в солдатах он.

— Ой, батюшки!

— Смотри — не проговорись.

— Вот те крест. — Помолчав, шепнула: — Ить Вася меня однажды сгрёб на вечёрке возле качелей и чмокнул прямо в губы. Так крепко и сладко — у меня аж в голове закружилось. Не упомню, как и до дому добралась — от счастья радуги перед глазами плясали.

— Нравится тебе мой брат?

— Нравится, — уткнулась в плечо подруги Наталья.

— Плачешь? Любишь, дурёха? Уж скажи честно!

— Люблю, — шепнула Наталья, не поднимая головы. — Пошла бы за ём хоть куды.

— Люби, люби. Он славный парень… только вот видишь, как несчастливо повернулась его жизнь. Но он сильный — выдюжит. А ты жди его, жди, крепко жди, слышишь, Наташка? Если любовь — надо ждать, терпеливо ждать. Поняла?

— Я буду ждать. Тольки как бы весточку ему послать?

— Об этом пока не думай, но я у деда всё равно правдами и неправдами вызнаю адрес. Потерпи немножко… Люби, Наташка, люби, всю жизнь крепко люби. — Елена чего-то поискала растерянным взглядом, потом грубовато-бодро подтолкнула подругу плечом: — Пойдём-ка ещё попаримся. Убежать — нельзя, так хотя бы там спрячемся ото всех!

Но она понимала, что спрятаться ей хотелось не ото всех, а от Александры и навалившихся противоречивых чувств, которые одновременно и смущали, и угнетали её.

— Не-е, Ленча, я уже упарилась! Дай чуток отдышаться. Тама, — махнула она головой на парилку, — кажись, Дарья. Как мышка, проскользнула мимо нас. Она-то большая охотница похлестаться веником. Накось вот пива — плесни для неё на каменку.

23

Елена одна вошла в парилку, плеснула на камни пива, а следом — воды два ковша. Дарья лежала под самым потолком и с ленцой овевала себя веником. Запищала:

— Вай-вай! Ты чиво: сдурела? Всюё дыхалку мне обожгла! Фуй, пивом вонят. Ой, в голове кружится! Косею, девоньки! Кто бы меня на мужских руках снёс с полка? — Но довольно быстро сама соскользнула по ступенькам на пол и легла на прохладные гладкие плахи.

— У голодной куме — одно на уме, — посмеивалась Елена, тоже ощущая хмельное кружение в голове.

— Да я о Ванькиных руках вспомнила, — незлобиво огрызнулась Дарья. — Нужны мне мужики — кобели разнесчастные! У них как заделья нету, так норовят под перву юбку нырнуть.

Елене хотелось спросить о том, что преследовало её с самой Пасхи — о Виссарионе, но не отваживалась, боялась. Увидела узкую красноватую метку на белой шее и груди Дарьи:

— Это что у тебя: след от горячего поцелуя? Наш женолюб Игнатка постарался? Не пойму: он тебя что, одной губой целовал — полоска-то одна?

— Одной единственной, но страстной, — посмеивалась и Дарья, пересаживаясь на лавку. Низко согнула голову, потому что густой сизый пар был всё ещё жарок. — Ой, пьянею! Хорошо-о-о! А ты, Ленча, ничё у меня спросить не хошь?

— Чего мне у тебя спрашивать? Сколько твой супруг рыбы выловил и белька забил? Так о том моему батюшке расскажи.

— А ежели я твому батюшке ещё и записочку покажу? — лукаво качала головой Дарья. — Вот встрепенётся-то Михайла, всё одно что на раскалённую печку его нечаянно посодют.

В голове Елены закружилось так, что пришлось прочно взяться руками за плаху полка.

— Какую ещё записочку? Ни от кого я ничего не ожидаю. Не сочиняй пустое, а то окуну тебя в бочку и подержу вниз головой до петухов. Жених мой что-то написал? Так не писарь он, а крестьянин и купец. — Но уже всё поняла Елена. И с великим трудом сдерживала себя.

— Ой ли! А щас покажу — чиво опосле запоёшь? Вся встрепалась-то чиво? Угомонись, покудова утишь сердечко, а я — мигом. — И Дарья буквально побежала в предбанник.

Скоро вернулась, разжала и вновь сжала перед глазами Елены ладонь, и взволнованная девушка увидела белый, вчетверо сложенный листок.

— Рупь!

— Ещё чего!

— На уж! Не боись — я не прочитала: сама знашь — неграмотная я. А ить не хотела показывать тебе записочку. Да чиво уж тепере? Читай!

Елена прислонилась к запотевшему, но ещё довольно светлому оконцу, развернула повлажневшую бумажку и, от волнения теряя перед глазами слова и строчки, стала читать написанное ровным, каллиграфическим почерком, с завитушками: «Мадемуазель Елена, великодушно простите меня за дерзость — за это послание, которое Вы получите накануне Вашей свадьбы. Совершаю греховное, но сердцу, как говорят, не прикажешь: я не могу Вас забыть. Сказать, что я Вас люблю — пока не смею, но моя душа полна только Вами. Только Вами, Елена! И мне показалось, что я Вам тоже понравился. Умоляю, назначьте день свидания — я просто посмотрю в Ваши глаза, а это уже будет большим счастьем для меня. Передайте своё решение Дарье — я вынужден был открыться, но только ей. Не бойтесь, не переживайте: Вашей чести ничто не угрожает. Если Вы не захотите встречи со мной — так тому и быть. Как принято говорить: всё в руках Божьих. Виссарион».