Родовое проклятие

Я сидела и мучалась: мне хотелось снять юбку, но в туалете было очень грязно, вагон набит людьми, а туалет один…

– Когда я ехал от Владивостока, то работали оба туалета: один для женщин, другой для мужчин, – рассказал мне парень.

– Разумеется, ты же ехал в нормальном поезде, а это – «Осетия». Есть разница! – ответила я ему и пошла к проводнице, переоделась у нее в купе.

Чай в «Осетии» тоже не был предусмотрен. Еще на вокзале я купила бутылку кока-колы, похлебав из нее, я полезла на вторую полку, спать.

– Машк, ты что ли, на вторую? – удивился Андрей.

– Мы не в купе. Тебе все равно, а мне, все-таки, повыше… Ходят…

Он согласно кивнул.

Засыпая, я еще урывками слышала, как бывший прапорщик рассказывал о двух коровах, дороговизне кормов, хозяйстве; и о том, что жена его хочет в город. Дом у него свой, на берегу Терека. Спокойно. В станице один магазин и один рынок. Две тысячи жителей, за каждого покупателя идет борьба, изнуряющая владельцев торговых точек. Смешно, доходит до того, что продают себе в убыток. Конкуренция…

– И нечего в городе делать, – свесившись с полки убеждаю я его.

– И я так думаю, – обрадовался он. – Ну зачем нам в Москву? Дом, хозяйство… Жена хочет: она врач, я понимаю, я сам закончил железнодорожный…

«Господи, – думаю я, – живут люди. Хотят жить и живут. Не смотря ни на что, на своем месте. Крыша над головой, не сломались. Мальчик этот, с Сахалина… А нам тут врут. Зачем?».

Утром мы вышли на станции. Я забыла спросить у наших временных соседей имена…

Прыжок на насыпь. Андрей ловит меня одной рукой.

– Сразу за билетами? – спрашиваю.

– Пойдем, – соглашается он.

– Без нас не начнут, – я иду вдоль железнодорожного полотна и декламирую:

– И дым отечества нам сладок и приятен…

Пылища стоит такая, что окружающие предметы тонут в беловатом мареве.

– Как в былые времена. Цементный завод работает, что ли?

– Узнаешь, Мария, родные пенаты? – спрашивает брат.

Наша станция называется – Подгорное. Еще километров пятьдесят и «официальная» граница с Украиной. А здесь – пограничье.

– Не знаю, – отвечаю я, – Столько связано у меня с этим местом, просто не верится, что это – в последний раз, возможно… Знаешь, у человека просто обязательно должно быть чувство родины. Без него он не может. Вот это – понятие дома…

Мы заходим в здание вокзала, идем к единственной кассе. Сколько раз я приезжала сюда и уезжала отсюда? Когда я была маленькая, здесь у самого входа стояла металлическая бадья, с привязанной к ней кружкой. В бадье была питьевая вода. Я обязательно пила из этой кружки. Мама бы не позволила, конечно, а бабушка разрешала. И скамейки стояли рядами: зал ожидания.

– Нам два билета до Москвы, на завтра.

– Вам на якый?

– На любой.

– Вы мини номер скажить. Роспысание высыть, а воны номера не кажуть, – кассирша, очень гордая своим местом, посматривает на меня с обидой. Я соглашаюсь:

– Тридцать третий…

– Трыдцять трэтий, – она раскрывает свой журнал, хмурится и сообщает:

– На двисти трэтий е однэ мисто, а на трыдцять трэтий, завтра прыходьтэ, писля восьмы утра, будуть миста давать.

– А сейчас не запишите нас?

– Ни, завтра…

– Ну, завтра, так завтра. Пошли, Андрюш.

Мы идем по абсолютно пустым улицам. Я позволяю себе закурить, но чувствую себя неловко, словно мне 15 лет. В клубе ремонт. Гремят вынесенные на крыльцо колонки, и какой-то шабашник крутится рядом.

– Где-то денег взяли на ремонт, – удивляется Андрей.

«ПАРК КУЛЬТУРЫ И ОТДЫХА, АТРАКЦИОНЫ РАБОТАЮТ С 8 до 20», – гласит афиша перед входом в старый парк. Аттракционы действительно работают. Мы вызываем живой интерес у группы мужчин, стоящих возле «железной дороги». Они провожают нас взглядами, до самого выхода и о чем-то оживленно переговариваются.

– Все так запущено, – замечаю я.

Мы выходим на разбитую улицу «Победы», сворачиваем на бетонную дорожку, утонувшую в вишневых деревьях, мы торопимся. Тонкая цементная взвесь преследует нас и здесь, дорога кажется белой, весь мир кажется белым.

– Это не наша машина? – спрашивает Андрей, глядя на торчащий из соседского двора грузовик.

– Нет, наш дом дальше. Вон, где бабушки стоят, – показываю ему рукой.

– Ну, сейчас начнется… – вздыхает брат.

Мы подходим, и я начинаю целоваться со всеми. Это не дает возможности бабкам поговорить и задать мне лишние вопросы.

И все-таки:

– Цэ хто? – поблескивая глазами на Андрюшку, интересуется баба Паша.

– Это Андрей, Галин младший. Брат мой, – объясняю. Но у нее свое мнение на этот счет, она для себя что-то другое решила и только хитро улыбается.

– Ну, идить, идить… Прыихалы до бабушкы…

Я захожу во двор, сталкиваюсь с теткой, обнимаемся:

– Здравствуй, Валя!

– Хоть на похоронах увиделись.

– Что делать? – спрашиваю уже во второй раз.

– Иди, попрощайся.

– Где она?

– В доме, в большой комнате, лежит.

Андрей зашел первым.

На веранде хозяйничают дальние родственницы. Мы снова целуемся. Я пытаюсь их вспомнить. Я знаю, что мы виделись на чьих-то похоронах.

– Маша, ты меня узнала? – спрашивает та, что постарше. Я вежливо улыбаюсь и киваю. Валентина спрашивает у нее о чем-то, называет Любой. Мне легче, я изображаю на лице полное узнавание.