Родственные души

У меня холодели руки от его взглядов, так что я поспешила идти быстрее, чтобы остудить свои нервы.

Мы подошли к Хохловскому переулку, где с 1665 года сохранились палаты дьяка Украинского. Сильно обветшалое здание, построенное буквой «г», специально, чтобы разделить женскую и мужскую части. Бывшая когда-то белой покраска практически полностью утратилась, и обнаженные кирпичи стыдливо выпячивали на улицу свои бока. Помимо жилого помещения, этот дом успел послужить в качестве архива, здесь над своими произведениями работали Пушкин и Карамзин. Тем печальнее видеть архитектурного ветерана в таком плачевном состоянии. Словно он ничего не стоит для родного города.

– Эти улочки совсем как наши, – заметил Доминик, осматриваясь и заглядывая в глубину Хохловского переулка.

Карл что-то спросил и выжидающе оскалил кривоватые острые зубы.

– Карл спросил, под «нашими» ты имеешь в виду Германию? – объяснил Виктор, обращаясь ко мне.

Судя по восклицанию Доминика и его попытке столкнуть Карла с тротуара, у того нашлось, что ответить.

– Я не буду это переводить, – рассмеялся Виктор.

Пока ребята препирались, снова доказывая, что в их паспорта закралась ошибка с датой рождения, Хайни подошел ближе ко мне.

– Кира, ты была когда-нибудь внутри этого дома? – спросил он, разглядывая крошечные окна палат.

– Нет, – отозвалась я и тоже уставилась в окно, представляя, как там все могло быть устроено, – хотя, сейчас там разные фирмы, не думаю, что проблематично зайти внутрь.

– Это должно быть очень интересно, – он задумчиво перевел взгляд на меня, – должен признаться, я люблю заглядывать в окна, представлять, как там живут люди, мне должно быть стыдно? – судя по искоркам в его глазах, ему совершенно точно не было стыдно.

– Только если за нас двоих, – поддержала я его игру, – я тоже люблю воображать судьбы в мягком свете домашней лампы.

Хайни засмеялся, назвал это «поэтичным оправданием», и мы отправились дальше.

Слева к палатам прислонился еще один сторожила – бывшая нотная типография Юргенсона, в которой были впервые напечатаны произведения Чайковского. Мы прошли здание когда-то тепло-голубого цвета, с белым декором. Теперь уже оно было сильно растрёпано, кое-где виднелись красные стены, словно ссадины на теле гиганта. Большую часть дома занимали огромные широкие окна, сквозь которые казалось, что помещение внутри пусто, с бесконечно высокими потолками и уходящими вглубь комнатами.

Затем мы повернули в небольшой садик, прошли к фасадной части особняка Морозовых, в котором располагалась мастерская Левитана.

… здесь бывали знаменитые писатели, художники и музыканты. Теперь и вы, можно сказать, прошли по одной земле с Шаляпиным и Чеховым.

– Я чувствую, у меня словно открылся новый источник для вдохновения, – сказал Хайни и сделал глубокий вдох, прижав руку к груди. Я снова не могла понять, шутит ли он, или правда вдохновлен этим местом.

Далее, мимо церкви князя Владимира и собора Иоана Предтечи мы вышли к Старосадскому переулку, в котором нашли Петропавловский собор. Вообще, я выбрала очень колоритный район Москвы, на каждый квадратный метр найдется что-то интересное.

Недавно отремонтированный комплекс зданий, наряженный в свежую краску теплых солнечных тонов, утопал в зелени двора. Высокую готическую башню венчал серебряного цвета крест, от которого, словно от приветливого маяка, рассыпались на улицу и лица прохожих яркие лучи.

До нас донеслись звуки органа, мы одновременно замерли, стоя во внутреннем дворе и прислушались к стройной умиротворенной мелодии.

– Здесь находится орган 1898 года, – сказала я полушепотом через несколько минут.

В этот момент все было так ясно, тихо и просто. Мы впятером словно были очень близки друг другу, как будто знакомы много лет. Мы тихонечко вошли внутрь и постояли еще какое-то время в уютном уголке шумной Москвы, не говоря ни слова и не чувствуя ни капли неловкости при этом.

Только когда мы собрались уходить я поняла, что очень проголодалась и устала. Я оглянулась на парней, они мужественно молчали, но на их лицах читалась готовность променять духовную пищу на материальную. Мою идею отправиться на одну из веранд, в ассортименте представленных на улице Забелина, все восприняли с нескрываемым энтузиазмом.

– Слушай, а ты придешь на наш концерт? – спросил Доминик после сытной порции «русских равиоли» – так они назвали пельмени. Глупцы, разве могут «равиоли» передать всю прелесть «пельменей».

– Я не планировала, но да, если позовете.

– Зовем, конечно зовем! – и в сторону Карла бросил что-то на немецком, очевидно, объясняя свое приглашение.

К моему удовольствию Карл тоже радостно закивал.

– Он будет послезавтра, не забудь, – строго сказал Доминик, – в восемь вечера. На какой-то площадке со смешным названием? – он вопросительно посмотрел сначала на Виктора, потом на Хайни.

– Что-то про специи, – ответил солист.

– В Крокусе2? – я еле сдерживала смех.

– Ну да.

– Хорошо, я обязательно приду.

Я с удовольствием вытянула под столом уставшие ноги, затем выпрямилась, поставила чашку от выпитого кофе на стол и бодро, с новыми силами сказала: