Родственные души в Сеуле

Ни жестокой партнерши по съемкам, которая то и дело меня подкалывает.

Ни требовательного менеджера, который следит за каждым моим шагом.

Лежа на этой кровати, я даже не узнаю эту жизнь и человека, который ее проживает.

Несколько недель я буду принадлежать самому себе. Я могу делать все, что захочу. Я могу… И тут мой разум совершает то, что и всегда в таких случаях. Стоит мне случайно забыться, подумать вдруг о каких-нибудь глупостях, которые я хочу сделать, попробовать, исследовать, как он сам себя блокирует. У меня не бывает времени, да, собственно, и свободы нет, поэтому я редко позволяю себе даже мечтать о самых обычных вещах.

Но я здесь. И впервые за долгое время я что-то могу. Я должен составить список.

Хватаю рюкзак и достаю альбом для рисования. Он совершенно чистый. Все, что я хочу изобразить, хранится в моей голове, но у меня ни минуты свободной не было, чтобы хоть что-нибудь запечатлеть на бумаге. Этим летом я непременно заполню альбом эскизами.

– Ты выглядишь счастливым.

Я поворачиваю голову: в дверях стоит моя уже не маленькая сестра. Ханна права. И когда Джин Хи успела так вымахать?

– Я просто рад, что у меня есть возможность сделать передышку, понимаешь? – Интересно, понимает ли она. Она умный ребенок. И хотя мои актерские способности вызывают восторг у подростков, вряд ли с их помощью мне удастся скрыть стресс, в котором я пребываю в последнее время.

– Я тоже. Я имею в виду, что Сан-Диего больше похож на дом, чем Сеул, – говорит она. – А Ханна такая клевая и такая красивая. Боже мой, на ее фоне девушки вроде Мин Гён кажутся клонами. Она потрясающая, – продолжает Джин Хи.

Я тоже заметил, какой эффектной стала Ханна. Ее всегда что-то отличало от других: уверенность, дерзость. Она реально повзрослела. Мое сердце наполняется чем-то вроде гордости. Я рад, что хоть кому-то из нас комфортно в своей шкуре.

Я питаюсь исключительно куриными грудками и тушеными овощами. Изредка балую себя мороженым или патбинсу, если маме удается уговорить меня на это. Все это началось со времен обучения, когда за моим весом строго следили, а плохая кожа или вздутый живот могли пустить коту под хвост любой шанс на дебют в кино. Я смотрю в зеркало и вижу кучу причин, по которым могу потерять работу и не получить приглашение на следующую.

– Ты покончила с фангерлингом? – дразню я младшую сестру.

– Да пофиг, – говорит Джин Хи. – Я буду распаковывать вещи. Хочешь потом покататься по городу?

– У меня нет прав. И Сан-Диего отличается от Сеула. Здесь нельзя просто гулять где ни попадя или кататься на метро.

– Мы можем попросить Ханну, – говорит она.

– Ну, удачи тебе, – говорю я.

Джин Хи пожимает плечами, как будто попросить Ханну покатать нас будет проще простого. Она уходит обратно в комнату, которую делит с нашей мамой.

Я вытаскиваю плоскую подушку из-под головы и прижимаю ее к груди. К моей руке что-то прилипает: под подушкой лежала обертка от шоколадного батончика. Вау, Ханна в отличной форме! Выбрасываю фантик и подношу подушку к лицу, делаю глубокий вдох. Да, тот же стиральный порошок, которым они всегда пользовались. Я улыбаюсь. Этот знакомый запах, чистый океан и чистое небо убаюкивают меня, будто заворачивают в одеяло. Мне снова пять, семь, двенадцать лет, теперь мне восемнадцать, а запах все тот же.

Дом.

Здесь я в безопасности. Здесь мне не нужно играть на публику.

– Ты нюхаешь подушку?

Я поворачиваю голову к открытой двери, где стоит Ханна и смотрит на меня так, будто более омерзительного типа еще не встречала.

– Стиральный порошок марки Kirkland из Costco, – говорю я. Она щурит глаза. Она все еще думает, что я подонок. – Я скучаю по тамошним хот-догам. И пицце. У меня текут слюнки от воспоминаний.

– Теперь у них есть грудинка и миски с асаи, – призносит она как будто между прочим.

– Зачем менять то, что и без того было хорошо? – спрашиваю я. Я искренне разочарован изменениями, произошедшими в меню кафе Costco.

Она пожимает одним плечом:

– И не говори. Претенциозные гурманы и помешанные на ЗОЖ портят жизнь всем остальным.

Я пытаюсь сдержать улыбку, но не успеваю этого сделать. Чувствую, как левый уголок моего рта приподнимается, а микроскопическая доля удовольствия, которое я испытываю от нашего разговора, растворяется. Дружеские отношения приносят покой. Я даже не осознавал, что жаждал этого. Я вижу, как внимательно Ханна следит за движениями моих губ. Ее выдают глаза. На ее лице маска раздражения, но во взгляде торжество от того, что она меня рассмешила.

Я знаю эту игру, как свои пять пальцев. Эта дуэль, давнее противоборство, определяла наши отношения на протяжении многих лет: борьба за то, чтобы скрыть эмоции и при этом точно понимать чувства другого, а также за то, чтобы не сломаться первым. Я скучал по этому.

– Так здорово вернуться, – говорю я. Это момент слабости, и я сразу же об этом жалею.

– Хм, смешно. В нашем последнем разговоре ты признался, что ненавидишь этот город. Зачем ты сюда приехал?