Рог быка

Матадор, который вышел из моды, был очень маленького роста, смуглый и важный. Он тоже ел за отдельным столом, улыбался редко и никогда не смеялся. Он был родом из Вальядолида, где не любят шуток, и он был способным матадором, но его стиль устарел, прежде чем он успел заслужить симпатии публики своими главными достоинствами - мужеством и уверенным мастерством, и теперь его имя на афише не делало сборов. Вначале он привлек к себе внимание своим маленьким ростом: глаза его приходились на одном уровне с загривком быка, но, кроме него, были и другие невысокие матадоры, и ему так и не удалось стать любимцем публики.

Из пикадоров один был седой, худощавый, с ястребиным лицом, тщедушный на вид, хотя руки и ноги у него были как из железа; он всегда носил охотничьи сапоги и брюки навыпуск, слишком много пил по вечерам и влюбленно глядел на всех женщин в пансионе. Другой был рослый детина, смуглый, красивый, с черными, как у индейца, волосами и огромными ручищами. Оба были отличные пикадоры, хотя о первом ходили слухи, что пьянство и разврат сильно вредят его искусству, а про второго говорили, что из-за своего упрямства и сварливости он ни с кем из матадоров не может проработать больше одного сезона.

Бандерильеро был уже немолод, с проседью, невысокого роста, увертливый, как кошка, несмотря на свои годы, и когда он сидел за столом с газетой, то походил на дельца среднего достатка. Ноги у него еще были крепки, а когда они утратят силу, у него хватит смекалки и опыта, чтобы еще надолго удержаться на работе. Разница только в том, что, утратив быстроту движений, он постоянно будет испытывать страх, тогда как сейчас он всегда спокоен и уверен и на арене, и вне ее.

В тот вечер все уже кончили ужинать, и в столовой оставались только пикадор с ястребиным лицом, который слишком много пил, бродячий ярмарочный торговец с родимым пятном на всю щеку, который тоже слишком много пил, и два священника из Галисии, которые сидели за угловым столом и пили, если не слишком много, то, во всяком случае, достаточно. В то время в Луарке за вино особой платы не брали, это входило в стоимость пансиона, и официанты только что подали по новой бутылке вальдепеньяс сначала торговцу, потом пикадору и, наконец, священникам.

Все три официанта стояли у дверей. В Луарке было заведено, что официант мог уйти, только когда освобождались все его столы, но в этот вечер тот, за чьим столиком сидели священники, торопился на собрание анархо-синдикалистов, и Пако пообещал его заменить.

Наверху матадор, который был болен, лежал ничком на постели, один в своей комнате. Матадор, который вышел из моды, сидел у окна и смотрел на улицу, собираясь отправиться в кафе. Матадор, который стал трусом, зазвал к себе в комнату старшую сестру Пако и чего-то от нее добивался, а она, смеясь, отмахивалась от него. Он говорил:

Да ну же, не будь такой дикаркой.

Не хочу, - говорила сестра. - С какой стати?

Просто из любезности.

Вы хорошо поужинали, а теперь сладкого захотели?

Один разочек. Тебя от этого не убудет.

Не приставайте. Говорят вам, не приставайте.

Ведь это же такие пустяки.

Говорят вам, не приставайте.

Внизу, в столовой, самый высокий официант, тот, что опаздывал на собрание, сказал:

Вы только посмотрите, как они лакают вино, эти черные свиньи.

Что за выражения, - сказал второй официант.- Они вполне приличные гости. Они пьют не так уж много.

Самые правильные выражения, - сказал высокий. - Два бича Испании: быки и священники.

Но не каждый же бык и не каждый священник, - сказал второй официант.

Именно каждый, - сказал высокий официант. - Только борясь против каждого в отдельности, можно побороть весь класс. Нужно уничтожить всех быков и всех священников. Всех до одного перебить. Тогда мы от них избавимся.

Прибереги это для собрания - сказал второй официант.

Мадридская дикость, - сказал высокий официант. - Уже половина двенадцатого, а они еще торчат за столом.

Они только в десять сели, - сказал второй официант. - Ты же знаешь, блюд много. Вино это дешевое, и они заплатили за него. Это не крепкое вино,

С такими дураками, как ты, где тут думать о рабочей солидарности, сказал высокий официант.

Слушай, - сказал второй официант, которому было лет под пятьдесят. - Я работал всю свою жизнь. Весь остаток жизни я тоже должен работать. Я на работу не жалуюсь. Работать - это в порядке вещей.

Да, но не иметь работы - это смерть.

Я всегда работал, - сказал пожилой официант. - Ступай на собрание. Можешь не дожидаться.

Ты хороший товарищ, - сказал высокий официант. - Но у тебя нет никакой идеологии.

Mejor si me falta eso que el otro, - сказал пожилой официант (в том смысле, что лучше не иметь идеологии, чем не иметь работы). - Ступай на свое собрание.