Рог тритона

Ночью, когда все уснули, мальчик через испытанное коридорное окно выпрыгнул во двор. Крупные при полной луне звезды мохнатились вокруг себя расплывчатым голубым сиянием. Темнота не была кромешной, но зарешеченное снаружи окно изолятора загораживали березы, и Принц, дойдя, зажег свечу. В этой стороне главного корпуса спален не было, вряд ли кто-то заметил бы огонек.

Едва раздался стук в решетку, оконная створка внутри распахнулась.

– Чего тебе?

По судорожной прерывистости голоса Принц понял, что арестант плачет.

– Хлеб принес.

– Зачем? Меня кормили вечером.

– Просто… Вдруг утром позабудут. Я знаю, ты с коркой любишь.

– Давай, – вздохнул Белоконь, и сквозь массивную железную клетку вылезла рука.

– С хлебом не так страшно, – сказал Принц.

– Лишь бы крысы, блин, не пришли, я их боюсь.

– Крысы?

– Ага.

– Откуда?

– От верблюда. Тут же зерносклад рядом. Без толку травят, я их видел, когда печенье в кладовке хотел спереть. Они как свиньи визжат, глаза красные, шир-шир – побежали, одна прямо по моей ноге! Я со страху даже ключ не повесил в кухне. Утром узнали, попало, блин… Если увидишь печенье, грызенное с углов, не бери…

Потом Белоконь жевал горбушку и рассказывал о своей семье. Мама его заболела и умерла, папа сидел в тюрьме за то, что запустил жучков в электричество и с их помощью украл свет. Младший брат находился в доме малютки.

Принц очень удивился, но постеснялся спросить, как это отец Белоконя ухитрился выдрессировать жучков, чтобы они воровали свет. Да ведь и свет – не вещь, с собой не утащишь, неужто волшебство?!.

– Алешку должны сюда привезти осенью, а я – вот, – печально продолжал Белоконь. – Думал, встретимся, вот будет радость, братишка же, наверно, меня не помнит совсем…

О чудовище в облике человека, которому доверчивый Белоконь в начале лета проболтался о братишке, не было сказано ни слова. Мальчики разговаривали, как близкие друзья, Принц рассказал о бабушке, старом доме, о палатке с сеном и фотографиях родителей; об ударенной молнией лошади, председателе с замазанным лицом и довоенном прадедушке, еще не получившем рану в Маньчжурии… Белоконь слушал внимательно, ни разу не перебил.

Ночь незаметно пошла на убыль, свеча прогорела, и на пальцах застыли парафиновые чешуйки. Окоченевший Принц выкусывал их стучащими зубами, швыркая носом, и Белоконь сказал:

– Иди, спи. Почти светло, они уже не придут.

– Кто?

– Крысы, – выдохнул Белоконь тоскливо.

– Давай я провожу тебя утром?

– Не надо…

Принц все-таки проводил. Бежал за «уазиком», увозившим куда-то Белоконя, и, кроме «до свидания», кричал почему-то «прости». Не знал, за что просит прощения – то ли за свое невольное предательство, которое предательством не было, то ли вместо кого-то большого, взрослого, – непонятно кого, кто ни в жизнь ни перед кем не винится, как бы виноват ни был.

Мальчик кричал «прости», надеясь, что второй, в машине, его слышит.

Когда «уазик» скрылся за углом, Принц заплакал. Ему было жаль, страшно жаль, что он, скорее всего, больше никогда не увидит Белоконя и никогда они не станут близкими друзьями, какими были всю ночь.

* * *

Сторож прибил металлическую филенку в заборе внизу, где воспитательское око не углядело зазора. Понемногу затенялись, вымарывались в душе Принца мысли о кошмарном происшествии, стоившем ему многих переживаний. Но воспоминание о нечаянном обретении и потере единственного друга сохранилось отчетливо. Русалочку Принц подружкой не считал. Она просто была его девочкой.

…А это было его последнее лето в детдоме.

Пророча мальчику новую семью, Альбина Николаевна ошиблась на год и четыре месяца. Если мерить годами – временем взрослых, то на государственном обеспечении он пробыл недолго, в детском же измерении как будто нескончаемо пробивался сквозь тягучие слои жизни.

Мама появилась в детдоме осенью перед Днем города. У нее был такой же растерянный вид, как у других людей, которые приходили раз в месяц, раздаривали конфеты и пряники, а потом навсегда уводили с собой кого-нибудь из детей. Или не навсегда. Несколько мальчиков и девочек, вернувшись обратно, грустно хвастались, что погостили классно, однако жизнь в новой семье по каким-то причинам не заладилась.

Принц не обратил внимания на следовавшего за женщиной человека – высокого и белокурого. Но она!.. Она была точь-в-точь его мама с фотографии, там, где она у палатки в подножии складчатой горы. Только постарше, и не серая, а цветная: короткие золотистые волосы, глаза карие и белозубая улыбка в тронутых красной помадой губах. На груди темно-синего платья сверкали дождинки стекляруса.

Принцу очень хотелось побежать к женщине с остальными, крича: «Мама, мама!» Он не побежал. Стоял в углу, пока она раздавала детям шоколад, кукурузные брикеты и коробочки монпансье. Она сама подошла, и сердце Принца забилось где-то чуть ниже горла. Присев перед Принцем, женщина спросила:

– Хочешь пойти со мной на праздник?

– Хочу, – сказал он и взял Русалочку за руку. – С вами и с ней.

Женщина приподняла красивые брови, а белокурый мужчина засмеялся.

– Хорошо, – согласилась она. – В субботу я приду за вами.