Рогатый папа

Не успела мысль даже полностью сформироваться, как Галя, ойкнув, упала на середине фуэте и села, растерянно потирая коленку.

– Галя! – балетмейстер с раздражением хлопнул в ладоши, останавливая действие, – ты солистка или цапля колченогая?

– Началось… – напряжённо констатировал кто-то на задних рядах.

И действительно – началось.

Как по команде, труппа начала разваливаться на глазах. Тренированные артисты, танцевавшие не один год, путали ан деор и ан дедан, запинались о собственные ноги и начинали задыхаться после пары туров.

Я пока умудрилась ни разу не налажать, но когда Костя едва не уронил меня, неудачно сделав поддержку, забеспокоилась уже всерьез.

Балетмейстер разрывался, не успевая делать замечания, кричать и махать руками. Музыканты в яме недоумённо переглядывались, незадействованный в мизансцене кордебалет хихикал за кулисами.

Даже наверху, на лесах, что-то грохнуло, будто поддавшись атмосфере абсурда.

– На счёт «два»! – разорялся балетмейстер. Его полноватое лицо раскраснелось от гнева. – Раз, два! Что непонятного?! Раз, два, открываешь руки и сразу делаешь!

Бедная Галка уже не знала, куда деваться от стыда и недоумения. Остальные даже не злорадствовали: настолько необъяснимым и одновременно привычным зрелищем они наслаждались каждый раз, когда…

Я бросила в зрительный зал косой взгляд. Так и есть – сидит с невозмутимым видом. В как всегда безупречном костюме и наверняка дико дорогих ботинках.

Рассмотреть лицо, разумеется, возможным не представлялось из-за расстояния и освещения, но отчего-то вдруг подумалось, что Герман всем этим… наслаждается.

– Эльтова! – услышать свою фамилию оказалось полной неожиданностью. Я недоумённо дёрнула головой. Балетмейстер жестом подозвал к себе и указал на Галино место. – Вставай на первую линию. С начала ещё раз!

Хлопнув, он отошёл на пару шагов. Вступила музыка, и я, ошарашенная перестановкой, едва-едва успела сориентироваться и встроиться в партию.

Я содрогалась внутренне каждый раз, когда делала тур, сисон увэрт или жете, но всё вроде бы шло гладко… для меня. Кордебалет спотыкался, всхлипывала обиженная Галя, кто-то то и дело ойкал, ахал и резко выдыхал.

«Так меня скоро ведьмой посчитают, – пронеслась в голове весёлая мысль, – скажут, я порчу на всех навожу, а сама…»

В этот момент наверху послышался шум. На краю поля зрения мелькнуло что-то большое и тёмное.

Стоящая сразу позади Светка вдруг резко рванула меня на себя. Мы обе повалились на пол, и в ту же секунду на то место, где я только что танцевала, с грохотом упал огромный прожектор, брызнув в разные стороны осколками и мелкими деталями.

Костя, который был ближе всех, бросился к нам, узнать, все ли в порядке.

– Спасибо… – ошарашенно произнесла я, все еще цепляясь за руку Светки.

Та, тяжело дыша, просто кивнула. Было видно, что ей сейчас сложно говорить.

Перевела взгляд на прожектор. Пол сцены проломился под его тяжестью, кругом лежали крупные осколки стекла. Если бы меня им накрыло, то я бы уже…

– Все нормально? Не ранены? – балетмейстер оказался тут как тут, помогая подняться. Лицо бледное, взволнованное, на лбу вздулась синяя жилка. Поняв, что с нами все хорошо, он осмотрелся кругом. – Остальные как? Вот черт….

Я обернулась, проследив за его взглядом, и еще сильнее вцепилась в Светку.

Позади нас стояла бледная Галя, а из шеи у нее торчал огромный осколок стекла. Она пыталась дрожащей рукой дотронуться до окровавленного горла, но так и застыла на месте.

– Скорую! Срочно! – суматоха. Крики. Чей-то плач.

Ноги солистки подкосились, и если бы ее не поддержали, она просто рухнула бы на пол.

В голове начала крутиться какая-то абсурдно весёлая мелодия.

На мгновение показалось, что, вместо трагедии на сцене разворачивается немое кино. Испуганная труппа жалась к стенам, видимо, опасаясь, что с лесов упадёт ещё что-нибудь. Балетмейстер срывающимся голосом орал на растерянно переглядывающихся осветителей.

Песенка вышла на новый круг.

В надежде хоть как-то помочь солистке, обернулась в зал, на то место, где должен был сидеть единственный зритель. Пусто. Когда он успел уйти?

– Он же врач… – то ли подумала, то ли прошептала я.

Я толком не уловила момента, когда границы зоны отчуждения вокруг Галки и прибежавшей из медпункта медсестры бесцеремонно нарушили. Движение воздуха подсказало, что кто-то подошел ко мне со спины, я нервно обернулась.

Герман выглядел собранным, напряжённым, но на удивление спокойным. Бегло просканировав меня взглядом, он протянул руку и коснулся щеки кончиками пальцев.

Я поморщилась – кажется, скулу действительно чем-то зацепило, и кожу саднило. Возможно, тоже осколком.

Холодное прикосновение принесло неожиданное облегчение, и сразу же Нагицкий двинулся мимо, в сторону раненой Галки.

Решительным жестом отстранив медсестру, Герман наклонился и присел на корточки, закрывая труппе обзор.

– Ушли все со сцены. Живо, – его голос был властным и строгим. Никто не посмел ослушаться.

Даже балетмейстер не рискнул спорить, побежав за телефоном.

На репетициях мобильники всегда были под запретом, и сейчас это сыграло злую шутку.