Первой мыслью Василия было отдать Михалко в руки палача. Нечего держать возле себя такое чудовище. Еще, не ровен час, прознает кто о бесчинствах его, и на самого боярина падет злое недовольство. Ведь все знают, как близок немой к боярину Колычеву. Поразмыслив немного, не стал этого делать. Девки что — бабы еще нарожают. Людишек испокон века на Руси хватало, и добра этого и впредь в достатке будет. А Михалко, почувствовав вину свою, еще преданней будет. И пойдет за хозяином своим и в огонь и в воду. Только прикажи — любое желание исполнит. На том и порешил.
Через два дня опять позвал к себе Михалко. Взгляд у того был, как у побитой собаки, а на дне черных, словно глубокий омут глаз таился страх. Василий напустил на себя грозный вид.
— Помни, смерд! Еще услышу про бесчинства твои, сам казню, без суда посадского. Запомни доброту мою и служи верно, аки пес.
Михалко бухнулся на колени, схватил руку боярина, обслюнявил всю. Василий брезгливо выдернул длань, обтер о полу халата.
— Ступай! Нужен будешь, позову.
С тех пор перестали пропадать девки, и народ потихоньку стал забывать об аспиде огнедышащем. А Михалко принялся служить боярину еще преданней.
Вскоре после этого появилась на подворье у боярина новая дворовая девка. Имя у нее чудное было — Рогнеда. С виду обычная, но манили к себе ее глаза, скрывающие в себе какую-то тайну. Хотелось один раз окунуться в них и уже никогда не всплывать на поверхность.
Жила она с дедом, древним подслеповатым стариком лет, наверное, девяноста от роду. Родителей Рогнеда не помнила, все время рядом был один дед. Мать задрали волки, когда отважилась одна отправиться в лес в осеннюю пору. Отец сгинул где-то далеко в чужих землях. Подрядился он корабельщиком к купцу одному. Да так и плавал, дома бывал изредка — только наскоком. Дед рассказывал, что и имя народившейся дочери он дал. Наслышался в других странах имен разных диковинных, вот и нарек народившееся дитя не по-нашенски, не по-славянски. Нарек, да и опять исчез. Девчушка со временем подросла и к имени своему привыкла. Дед стал называть ее Рогней. С тех пор так и повелось.
Оставшись одни, дед с маленькой внучкой перебрались на дальнюю заимку. Не сами, конечно, перебрались, а боярин приневолил. Любил боярин потешить себя охотой славной, и для утех охотничьих велел соорудить на берегу лесной речушки заимку. А чтоб порядок там был во всем, отправил туда деда с маленькой еще Рогнедой.
Боярин Твердислав всегда приезжал неожиданно, да не один, а с ближними людьми. Дед знал об этой причуде боярина, оттого в любое время дня и ночи был готов к нежданному наезду. Знал все потаенные тропы вокруг и где какой зверь хоронится. Амбары были всегда полны всевозможных припасов, чтоб попотчевать боярина, когда тот вернется с охоты. Одним словом, крутился, как белка в колесе, со всем приходилось одному управляться. Сноровист был и быстр до тех пор, пока годы не дали о себе знать. Да внучку берег. Когда хозяин наезжал, прятал ее от греха в чаще лесной и строго велел, чтоб на глаза не попадалась. Бог его ведает — какие мысли могут возникнуть в голове у хмельных гуляк?
Там и жили, пока Рогнеда не повзрослела, а дед в свою очередь не подряхлел. Понял он, что хватит в лесу отсиживаться, словно дикие звери, а пора к людям выбираться, на свет божий. Бухнулся в ноги боярину Твердиславу. Тот, поразмыслив, понял, что от старика теперь мало пользы на заимке будет, и милостиво головой кивнул.
В деревеньке, приписанной к вотчине бояр Колычевых, жили у них дальние родственники. Сжалившись над дедом с внучкой, приютили на первое время, выделив под жилье пристройку, где за тонкой перегородкой хрюкали свиньи да блеяли овцы. Дед с внучкой не жаловались. Все лучше так, чем вдали от людей.
Вначале Рогнеда помогала тетке Лукерье, что заправляла хозяйской прачечной. В небольшой избе, стоявшей особняком, с утра до вечера было не продохнуть от пара. Жар от печей стоял такой, что иногда просто невмоготу было. Потом надо еще на речку сбегать да белье прополоскать. В общем, дел хватало, но Рогнеда не жаловалась. Девчушка была расторопная, сметливая — успевала много дел переделать, прежде чем солнце садилось за лесом. Приходила домой без задних ног. Но на кусок хлеба себе и деду добывала. Сам дед со временем совсем плох стал, ослеп на один глаз, да и другим с трудом видел. Только по голосу любимую внучку и узнавал.
Кроме прачечной, где пропадала все время, успевала забежать и на кухонный двор, где тоже помогала, чем могла. Тут и заметил ее ключник Матвей. Подозвал к себе, подергал за косу, важно изрек:
— Вижу, что девонька ты расторопная. Оттого оставайся здесь, при хозяйском дворе. Лишняя пара рук тут никогда не помешает. А Лукерья одна справится, без тебя. Если надобность возникнет, пошлю кого-нибудь ей в помощь. Все поняла?
— Поняла, дядя Матвей.
— Ну, тогда и ладно. Трудись. — И ушел, позванивая ключами.