Рой

Он весело и возбужденно смеялся, тискал брата и норовил побороть, свалить его на землю. От него пахло табаком, бензином и речным песком. Сергей сопротивлялся, барахтался и чувствовал, что поскребышек много сильнее его, ухватистей, подвижней. Фуражка с крабом слетела с головы, укатилась в подсыхающую лужу.

Тимофей выпустил брата, сел на крыльцо и достал сигареты.

— Ты один?

— Нет, с большаком, — мрачно сказал Сергей. — Да вот исчез, лешак…

— А! — догадливо протянул Тимофей. — Ясно! К Кате Белошвейке намылился! Старая любовь!

Сергей отряхнул фуражку Тимофея, подал ему. Однако Тимофей покрутил ее в руках и неожиданно с силой запустил в огород.

— Я от нее, заразы, лысеть начал! — засмеялся он. — Знаешь, как в анекдоте: один служивый помер, ему череп вскрыли, а там на мозгах одна извилина, и та прямая, и, оказывается, от фуражки! Фуражкой нарезало! А чего такой хмурый?

— Гость тут был, — махнул рукой Сергей. — Мишка Солякин… Чуть не подрались.

— Но! — засмеялся Тимофей. — Вы ж друзья были… Да ты на него внимания не обращай. Он давно с ума сходит — сойти не может. Дерганый какой-то…

Тимофей только сейчас заметил нитроглицерин у брата, усмехнулся, забрал пенал и спрятал себе в карман.

— Потерпишь! Привыкли, чуть кольнуло — химию, лекарства. Так надо лечиться, без таблеток.

Сергей пожал плечами, спрятал руки в карманы и съежился.

— Отчего все это?.. Почему?

— Что? Болезни-то?

— Да нет, отчего в Стремянке невесело стало.

— Это уж я не знаю, — сказал Тимофей. — У вас, ученых, спросить надо. Вы всякие явления изучаете, а мы только по вашим рекомендациям живем. Походи, изучи… Ко мне тут два ученых приехали, опыт обобщать, как с браконьерами бороться… А ну их!.. — он прикурил, сплюнул приставший к губам табак. — Отчего?… Наш батя говорит, падевого меда наелись. Он вообще все на мед сваливает, на сладость. Пчелам вот если падевый мед попадет на зиму — у них понос, болеют, пропадают. Наверное, и у людей понос от меда. В переносном смысле, конечно.

— А зачем Мишка дом строит? Я вот ходил, наши хоромы смотрел — печальная картина. Брошенный корабль…

— Ничего, Серега! — брат стукнул кулаком по крыльцу. — Обживем! Ты знаешь, я ведь службу бросаю. Хватит, набегался, наигрался! Перееду в Стремянку! А что? Домище такой и пустой стоит. Места будет ребятишкам!.. Ты как, не против?

— Что я, — засмеялся Сергей. — Я этому дому не хозяин.

— Ну как же, ты себе там апартаменты делал, баба твоя хлопотала.

— Баба, — Сергей погрустнел. — Мы с ней, Тимоха, разбежались. Пока по разным комнатам.

— Но? — подскочил Тимофей. — А вроде жили душа в душу?

— Это все, брат, дипломатия, — вздохнул Сергей. — Для окружающих. А для себя — кошка с собакой.

— Ну, — отмахнулся Тимофей. — Что, поехали, заберем Иону — и к бате?

Запань оживала только весной, когда начинался молевой сплав. В поселке открывался магазин и столовая, наезжал какой-то народ, собранный со всего света, набивал лес в кошели и вечерами гудел в длинном бараке, именуемом в народе просто — «бичарня». Осенью Запань снова замирала, и не было места в округе красивее, чем здесь, на слиянии рек. Даже пустая бичарня словно прихорашивалась, глядясь окнами в тихую воду. С крутого мыса открывалась даль на десятки километров, и можно было видеть не один горизонт, а сразу несколько, составленных ступеньками один к другому. Даже эхо было здесь непривычно громким. Говоришь шепотом, и шепот твой отдается и множится в горизонтах.

В начале мая здесь было тихо: лес только подходил в запань, но уже ремонтировали бичарню и в магазин завозили нехитрый товар. Катя жила в брусовом домике с антенной на крыше, у самого берега, и от ее порога начинались деревянные ступеньки к воде. На ее домик с антенной и на эту лестницу, будто на маяк или створ, плыли все суда, проходившие мимо. А с земли все лето, пока гудела бичарня, к ней «плыли» одичавшие без женщин сплавщики. Наверное, туго бы ей пришлось, если бы каждую весну не приезжал в Запань и не становился на постой к Катерине пожилой милиционер дядя Саша Глазырин, стремянский родом.

Иона с дядей Сашей сидели на скамейке у ворот, о чем-то разговаривали и громко хохотали… Заметив машину, Иона распрощался с милиционером и побежал к братьям.

— Ты приходи, Василич! — вслед ему крикнул Глазырин. — Дома не будет, дак я с удочкой внизу! Твою невесту сторожу!

Иона втиснулся в машину, задышал тяжело, отодвинул дога.

— Во, и тут нашли, черти!.. Ну чего, поехали к бате?

Сергей развернулся и погнал машину в Стремянку: Тимофей сунул кулаком в бок Ионе, обнял его, похлопал по шее.

— Худеешь все, братуха! Шея-то как спичка стала!

— Я начальник, — мне положено! — захохотал Иона.

И глянул на Сергея. Тот невозмутимо крутил баранку.

— Шел я сегодня по лесу, — продолжал Иона. — Красота-то какая! Тепло, травка лезет, птицы поют… И знаете, что подумал, мужики? Чего мы в город заперлись? Чего мы там забыли? Не-ет, надо жить там, где тебе пуп резали! Да… И вот подумал: а что мне в Стремянку не перебраться? Женюсь на Катерине и перееду!

Сергей с Тимофеем засмеялись, переглядываясь.