— Ты все еще любишь меня? — спрашивает Рик, смотря на мою сестру обманчивыми, щенячьими глазами. Уверен, она изголодалась по этим словам. Не удивлюсь, если она сможет посчитать на пальцах одной руки, сколько раз в своей жизни ей приходилось слышать эти слова. И я уверен, что Рик это знает. Он извлекает выгоду из этой сломанной, хрупкой девушки, которая не хочет ничего больше, чем кого-то, кто смог бы позаботиться о ней.
— Ты знаешь, я бы все для тебя сделал, детка, — Рик целует ее в лоб, притворяясь, что меня здесь вовсе нет. Его голос мягкий и нежный, как у любящего партнера, как у того, кто хочет защитить ее, сохранить в безопасности, тепле и радости. Он ведет себя так, словно не насиловал и не избивал ее час назад. — Ты мой мир, Сахарная пчелка.
Мисти дарит ему
Гребаную улыбку.
— Он манипулирует тобой, — я пальцами цепляюсь за шлевки и качаю головой. — Не слушай его, Мисти. Он нахрен изнасиловал тебя. Ты уезжаешь со мной. И я звоню в полицию. Рик — гребаный монстр, и я хочу быть уверенным, что его запрут на долгие, долгие десятилетия.
Улыбка Мисти исчезает, и ее глаза округляются. Она поворачивается к Рику, хватая ткань его рубашки, и цепляется за него так, как прижималась ко мне некоторое время назад. Я узнаю это выражение лица. Она в ужасе. Ей страшно потерять единственного мужчину, который заставляет ее чувствовать себя любимой. И, по совпадению, единственного человека, который сохраняет ее зависимость к наркотикам и в то же время удовлетворяет ее.
— Не позволяй ему, Сахарная пчелка, — кричит Рик. — Если приедет полиция, они запрут меня навсегда. Увезут. И ты меня больше не увидишь, может, только когда будешь давать показания против меня в суде. Ты бы не хотела этого делать сейчас, не так ли? Отпустить меня? Никто не полюбит тебя так, как я. Ты же знаешь это.
Мисти кивает, облизывая слезы с губ.
— И тебя они тоже закроют, — добавляет Рик. — Ты же знаешь, они найдут основания засунуть тебя в тюрьму для несовершеннолетних, а тебе там не место. Ты же не хочешь уезжать отсюда, да, детка?
Она смотрит на меня, потом на Рика, потом снова на меня.
— Я люблю его, Ройал, — говорит она надрывно. — Я знаю, ты не это хотел услышать, но я
Захватив горсть своих волос, я дергаю концы и вглядываюсь в грязный ковер настолько внимательно, что у меня начинают болеть глаза. Она думает, что влюблена, и чертов
— Ты, детка, — добавляет Рик, гладя ее костлявую спину, — ты самая лучшая женщина в мире. Черт, детка, ты
Я отказываюсь стоять здесь и смотреть на то, что он делает с ней. Она слишком молода, чтобы понимать происходящее, и слишком зависима от заботы.
Но мне не все равно. Я чертовски волнуюсь и виню себя за происходящее.
У меня был грузовик с того дня, как мне исполнилось шестнадцать. Я мог бы приезжать чаще. Конечно, поездка занимает три часа, но я мог бы приложить больше усилий, чтобы чаще находиться рядом, чтобы иметь большее влияние и проводить с ней больше времени.
Это все моя вина. Я подвел ее как старший брат. Но я собираюсь исправить это сейчас.
— Пойдем, Мисти, — я дергаю ее за руку и в последний раз тащу ее к дверям. Моя хватка на ее запястье жесткая, такое чувство, что даже сломать, но я не отпускаю. Она поедет со мной, и ни черта она с этим не поделает.
— Ройал, отпусти! — Мисти корчится и отбивается, сопротивляясь мне, как щенок, сражающийся с поводком. — Я не хочу идти с тобой! Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!
Мисти бьет меня и пинает по ногам, вертит головой из стороны в сторону, отчего волосы прилипают к ее заплаканному лицу.
— Успокойся, черт побери, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Не отбивайся от меня.
— Остановись! Ты причиняешь мне боль, Ройал, — кричит она. — Не делай этого. Не делай этого, пожалуйста…
Ногтями она царапает кожу на моих руках до такой степени, что начинает идти кровь. В течение нескольких секунд я становлюсь весь покрыт царапинами.
— Отпусти ее, Ройал, — кричит Рик.
Я оглядываюсь на него, он стоит, скрестив руки на груди, со своей классической самодовольной ухмылкой и с телефоном в руке. Он не пытается прийти ей на помощь, а просто стоит там, будто смотрит на гребаного Джерри Спрингера.
— Какого черта ты делаешь? — спрашиваю я.
— Убеждаюсь, что ты не сделаешь ничего глупого, — говорит он.
Я отпускаю Мисти, и она с взъерошенными волосами падает на пол в кучу потрепанной одежды.
— Что, черт возьми, это значит? — я мчусь через всю комнату, и он засовывает свой телефон в задний карман, поднимая руки и пожимая плечами.
— Ты попадешь к полицейским, — говорит он, — и я удостоверюсь в том, чтобы именно ты был тем, кого закроют на очень долгое время.
— Я ничего не делал, — выплевываю я слова.