Рояль в кустах

– Труд – не добродетель, не наслаждение, не источник творческого вдохновения. Возведение труда в достоинство – ханжество, лицемерие и уродство. Ишь, чего захотел, бюрократ партийный, мартышкин труд нам как благо преподнести.

Похоже, Аркадий был еще весь в споре с приехавшим партийным божком.

– Труд создал человека, – я тоже проблеяла набившую оскомину прописную истину.

– Ничего подобного, – перебил он меня, – не труд создал человека, а наоборот, время свободное от труда. А труд из человека может сделать только бессловесную скотину.

Запасники моей памяти со скрипом выдали мне очередную порцию обрывочных знаний, о том, что труд бывает физический и умственный. – И я уточнила. – Что бессловесной скотиной человека может сделать только физический труд, но никак не умственный.

Он впервые за весь вечер скептически улыбнулся и снова не согласился со мной.

– Животным человека делает не сам труд, в какой бы он форме ни выступал, а тот стимул, интерес, который толкает его, как поршень.

И если это голый интерес – то человек независимо от того, каким он трудом занимается, простым или сложным, физическим или умственным, низводит себя до уровня жвачного. Чтобы смотреть на небо, надо оторваться от корыта.

В деревенском клубе танцы затягивались за полночь. Как-то так получилось, что мы с ним уходили гулять по берегу Оки. Возвращались, когда уже невозможно было на небе различить звезды. Начитанный был Аркадий, мог до утра рассуждать на любую тему. Обычно так бывает, когда у человека есть цельное, сложившееся мировоззрение и на его прочный фундамент можно положить новые кирпичики.

Кузьма Кафтанов не торопил рассказчицу. Пусть выскажется. Понятнее станет фигура убитого Аркадия. По крайней мере, теперь из мрака начала проступать смутные черты.

– У вас, насколько я понял, – спросил он Евдокию, – начал складываться производственный роман?

– Если бы, – с горечью вздохнула хозяйка дома. – Он за все время, что мы с ним ходили по полям и лугам, ни разу не притиснул, не поцеловал, только пиджак поправлял у меня на плечах, и взглядом ел, до неприличия, а руками ни, ни! Девчонки обычно шепчутся перед сном, с кем, да что, а мне и сказать нечего. Пиджак ношу его. У меня подружки озорная была, Настя Сусекина, как же так, спрашивает, он же на тебя, как удав на кролика смотрит, глазами дырку на шее просверлил и не полез ни разу целоваться? Нет, говорю!

Если бы я знала, чем это закончится, разве с нею откровенничала бы. Месяц уже заканчивался, как мы были на картошке, поднимаются к нам ребята на второй этаж в спортзал, чтобы идти вместе на танцы, ну а пока разговоры, шутки, смех. Вот Настя, когда все собрались, и спрашивает во всеуслышание Аркадия, что это он не может от меня взгляд оторвать, глазами уже дырку на спине проел, не влюблен ли он случаем в Дульсинею, то есть в меня. Аркадий неожиданно покраснел и ляпнул:

– Я давно Дусе хотел сказать и все стеснялся!

– Евдокии! – возмущенно поправила я его. Когда меня называли Дусей, я с ума сходила. В той деревне, в которой мы остановились, половина жителей своих коз называла или Машками, или Дуськами. Представляете какого мне было. А в это время Настя продолжала нахально Аркадия допытывать:

– Так чего ты говоришь, стесняешься, что ее Дусей зовут?

Аркадий – дурачок возьми и брякни:

– Да, нет! Здесь интим замешан.

В спортзале гомон смолк. Слышно стало, как мухи у окна жужжат. Всем интересно стало, что же дальше будет. А Настя стерва, состроила непонимающую рожицу и невинно так говорит:

– Не может быть!

– Ну почему не может? Может быть! – Аркадий выдержал приличную паузу и рубанул, как палач топором, – У нее угорь на мочке уха. Выдавить его нестерпимо хочется. Так глаз на нем и останавливается. А как ей сказать, не знаю! Теперь, чего уж!.. Спасибо, что спросила!

Господи, как же наши жеребцы ржали. Аркадий ведь от меня ни на шаг не отходил и ни на кого больше не смотрел. Вы бы только знали, как девчонки мне завидовали, когда я под утро приходила со счастливыми глазами.

– Он, не на нее, он на прыщ смотрел.

– Давила! О, хо, хо! Ветеринар!

– Дайте ему скальпель.

– То-то он самую прыщавую выбрал!

С того вечера к Аркадию намертво приклеилась кличка – «Аркашка прыщ». А я слишком серьезно отнеслась к дружеским насмешкам. Аркадий с того вечера резко получил отставку. Когда я пришла на танцы, мне показалось, что ребята и девчонки смотрят на меня и смеются. Это я сейчас хорошо понимаю, что никому ни до кого дела нет, каждый глухарь и тетерка заняты собственным оперением, в брачный период каждый токует на себя.