РОЯЛЬНИК. Королевская битва. LitRoyal

Было очень жаль шлем и винтовку. Кате пришлось передать их капитану, войдя в систему прямо в кабинете особиста. На этот раз в вирте обошлось без эксцессов. Обидно было остаться без артефактов. Впрочем, капитан намекнул, что они смогут получить кое-что назад, после того как эти предметы изучат соответствующие специалисты.

Капитана также очень заинтересовало содержимое таинственного контейнера, но даже он не смог открыть этот ящик. Зато им опять дали увольнительную. Приятно все-таки побеждать…

3

«Мармеладница» встретила победителей знакомым розовым уютом. У них было всего полтора часа. Сделав заказ, отряд погрузился в молчание.

— Думаете, компьютер действительно выбрал нас? — задумчиво спросила Ната.

Ваня задумчиво помешивал чай, звякая ложечкой.

— Может быть… Может быть…

— А почему философским зомби оказался Декарт? Разве он не был математиком? — спросила Катя, схватив пригоршню картофеля фри. На этот раз Ваня предусмотрительно заказал две порции.

— Декарт в каком-то смысле является ключевой фигурой в философии Нового времени, возможно, поэтому искусственный интеллект выбрал именно его, — предположил Ваня, взяв с тарелки кусок пиццы. — А тезис Декарта «cogito ergo sum» стал поворотной точкой, положившей начало процессу формирования современного рационального человека. Именно благодаря Декарту мир в глазах человека потерял свою целостность и разделился на субъекта и объекты.

Разглагольствуя о Декарте, Ваня для наглядности размахивал пиццей, словно символом рационального мышления.

— Да не маши ты! — проворчала Ната и, воспользовавшись его замешательством, откусила самый кончик, обильно покрытый сыром.

Ваня вздохнул, с тоской разглядывая изувеченный кусок пиццы, но Катя отвлекла его от печальных размышлений:

— Получается, что искусственный интеллект намекает нам, что разум — это что-то типа инфекции, превращающей людей в зомби?

— Не разум, — уточнил Ваня, — а рационализм. Тезис Декарта стал отправной точкой в поиске научной истины. Когда я говорю «я мыслю, следовательно, существую», это значит, что факт своего существования или, точнее, факт своего присутствия в мире я могу считать непреложной истиной. И уже на этой истине строить другие…

— А что тут не так? — удивилась Юка, хрустя листиком салата. — Звучит логично.

— Ну… из этого, казалось бы, простого и понятного тезиса вытекает очень много неприятных последствий.

— Каких, например?

— Первое следствие из этого тезиса — субъектно-объектная оппозиция. Мир теряет свою цельность и становится лишь набором разрозненных фактов. Второе следствие — одиночество. Обнаружив и осознав себя, субъект вместе с этим осознает свое тотальное одиночество. Весь европейский индивидуализм берет свое начало именно здесь.

— Ну а разве это не так? — тихо спросила Ната, перекладывая на Ванину тарелку обгрызанную корочку. — Мы же с рождения обречены на одиночество, запертые в своем сознании.

Ваня усмехнулся и поднял указательный палец:

— Вот! Вот они, последствия великой рациональной эпидемии! Мы не просто принимаем свое одиночество как истину, мы даже не можем представить, что может быть иначе!

— А разве может? — не выдержала Катя.

— Конечно! Существует целый ряд философских течений, предлагающих другой взгляд. Но я не буду занудствовать, читая вам об этом лекцию. Есть практики, лежащие на поверхности, которые мы часто не замечаем и недооцениваем…

— Ну какие? — усмехнулась Ната.

— Какие?.. — с улыбкой переспросил Ваня. — Например, любовь!

Девушки растерянно переглянулись, а Ваня продолжал вещать:

— Любовь как раз и является тем, что позволяет нам уйти от одиночества. Преодолеть нашу оторванность и противопоставление другому. Жан Поль Сартр как-то написал: «Ад — это другие». Но парадокс нашего положения заключается в том, что и Рай — это тоже другие. Еще в Древней Греции возникло представление о том, что люди — это не целое, а лишь части целого, соединяемого любовью. Именно любовь позволяет нам преодолеть все барьеры и слиться в единое целое. Причем мы можем преодолеть границу нашей телесности в прямом смысле. Проникнув… гхм… ну, или впустив другого в себя…

— Ты про секс? — уточнила Юка, утащив с Ваниной тарелки отложенную напоследок оливку.

Ваня осекся и покраснел:

— Ну… да. В том числе… Хотя это скорее метафора…

— Я понимаю, — за оливкой Юка стащила последнюю помидорку.

Ваня с сожалением покосился на стремительно пустеющею тарелку. Но его мысли неудержимо летели вперед:

— А кроме любви есть дружба и творчество! И это если говорить только о самых очевидных вещах!

Опять повисло молчание.

На столе появился Ванин чизкейк. Отказавшиеся от десерта девушки потянулись за вилками.

— Мне все равно не очень понятно, почему индивидуализм делает нас зомби? — спросила Катя, обмакнув кусочек чизкейка в карамельную подливку. — А ничего так… Вкусно!

— Зомби — это тоже всего лишь метафора… — начал было Иван.

— Угу… Метафора… — проворчала Катя и невольно потерла рукой укушенную в вирте лодыжку.

Ваня неловко поежился и погладил Катю по руке: