Роисся вперде. Фантастическая повесть

На самом деле, конечно, все было совсем не так, и если Кирилл, отсыпаясь в перелетах между Гонконгом и Лондоном и краснея перед премьером Путиным на показушных антикризисных совещаниях, тащил на себе весь бизнес, то Мефодий был неумным и недобрым богатым бездельником, по полгода путешествующим по далеким странам (Бутан, Непал и далее вплоть до Колумбии) и по полгода безвылазно сидящим в собственном замке в поселке Барвиха Одинцовского района Московской области. Наверное, Мефодий заслуживал бы каких-то совсем уж ругательных слов, если бы не одна уважительная причина, которая у него, конечно, была, и с которой столкнулся Вася, когда охранник привез его в замок Мефодия и, раскрыв перед ним дверь огромного кабинета, оставил одного в полутемном помещении.

В кабинете, как показалось Васе, было пусто. На стенах висели две картины — портрет угрюмого кавказца с седыми висками, одетого в королевскую мантию (Васе простительно — он не узнал ни покойного Аркадия Магомедовича, ни кисть Ильи Глазунова) и какой-то черный квадрат в стеклянной рамке. В конце кабинета стоял стол, за столом никого не было, и Вася шагнул вперед, полагая, что, пока он дойдет до стола, в кабинет все-таки кто-нибудь придет, но только бывший лилипут сделал первый шаг, как с ним поздоровался тихий писклявый голос, раздавшийся откуда-то справа. Вася повернул голову и увидел диван, на котором полулежал неприятного вида лилипут в шелковом халате.

— Здравствуй, Вася, — сказал лилипут. — «Сантиметров девяносто», — подумал Вася и тоже поздоровался.

10

Аркадия Магомедова не просто так хоронили по-русски безбожно. Свои отношения с Богом он много раз пытался сформулировать (и в тюрьме, и после), но единственное что понял — наказание в виде сына-урода он уже получил, поэтому о дальнейшем, наверное, беспокоиться не стоит. Мефодия он очень любил, и Кирилл (разницы между сыновьями было — два года) с раннего детства знал, что, хоть младший брат не растет, любой, кто его обидит — враг, а сам Мефодий — человек родной и любимый, и, что бы ни происходило в жизни дальше, Кирилл должен делать все, чтобы брат ни секунды не сомневался в своей полноценности.

Смерть отца обоих застала за границей, и обоих — в Америке. Кирилла — в Бостоне, Мефодия — в Майами. Что на похороны поедет только один брат — это не обсуждалось, но Кириллу было неприятно, когда в телефонном разговоре Мефодий вместо положенных слов сожаления первым делом спросил, как по-английски будет: «За мои же пряники я еще и пидарас». Пока Кирилл летел из Бостона в Махачкалу, он думал о том, не может ли случиться так, что брату захочется разделить компанию пополам вопреки завещанию отца, — в принципе, найдя себе сильных союзников где-нибудь в кремлевских коридорах или хотя бы в конкурирующих офисах, сделать это нетрудно, а в человеческих качествах Мефодия Кирилл к тому времени сомневаться перестал, урод он и есть урод. Но тревога оказалась лишней — младший брат будто и не заметил смерти отца. Вернувшись в Москву, подписал на имя брата доверенность на все действия от имени компании и продолжил в меру своего невеликого лилипутского аппетита проедать семейное состояние. А Кирилл, хоть и пытался, подражая отцу, оставаться в тени, быстро превратился во всерублевскую знаменитость — не так много на свете молодых, красивых и неженатых миллиардеров. Миллионы девушек и некоторые светские хроникеры ждали, что Кирилл в конце концов женится, но когда прошел год, а потом два, три и четыре, репутация холостяка стала важной составной частью имиджа главы «Времени», и стоило ему в очередном интервью, отвечая на дежурный вопрос, сказать что-нибудь вроде «Секс гуманизму не товарищ» или даже «Родное не трахают», по Москве с новой степенью оживленности начинали циркулировать слухи о том, что Кирилл Магомедов гей, а то и вообще ужасный извращенец. Кто- то рассказывал даже, что он за какие- то жуткие деньги снимает проституток, притаскивает их к себе домой, раздевает, сажает на рояль (почему рояль?) и, одной рукой играя советские песни, другой мастурбирует.

А про Мефодия никаких слухов почему-то не было, хотя он, конечно, их заслуживал — но, видимо, лилипут- миллиардер — это было слишком даже по меркам светской Москвы. Наверное, если бы в каком-нибудь таблоиде вдруг написали, что, оказывается, совладелец «Времени-капитал» - лилипут, никто бы не поверил в такую небылицу. Педофил, наркоман, фашист — ради Бога, но чтобы лилипут — глупость какая-то.