Ройзман. Уральский Робин Гуд

Впервые действенно власть поддержала «Город без наркотиков» в апреле 2000-го (полгода прошло) – совместно задержали наркоторговца в клубе «Люк». Еще через полгода совместные рейды с Фондом стал устраивать первый милицейский ОБНОН – Кировский. А там и из других районов города подключились отделы по борьбе с наркотиками – признали. Только начальник Чкаловского РУВД Шреер и начальник Чкаловского же ОБНОН Салимов продолжали настаивать, что Фонд «Город без наркотиков» – это подразделение ОПС Уралмаш и что война с наркоторговлей – это передел рынка.

Глава третья Рецепт дерзости

Пока вы думаете, был ли Евгений Ройзман связан с преступным миром, смотрите, вот он пятнадцатью годами прежде – юный, дерзкий и девятнадцатилетний. По ту сторону зарешеченных окон – 1981 год, здесь, внутри – никакого. Идет руки за спину. Шаги гулкие, лампы над головой яркие, ключи у конвоира позвякивают, замки в дверях лязгают. Первую дверь прошли, вторую, шлюз. В шлюзе нужно назвать себя, и Ройзман называет чужую фамилию, как и из камеры вышел, когда выкликнули другого. Подменился с сокамерником. Сокамерник рассказывал, что его возят к тихому следователю. Что кабинет у того следователя – на втором этаже. И что на окнах нету решетки. А за окном – лес.

И вот у Ройзмана в голове возник дерзкий план побега. Под чужим именем поехать на допрос к чужому следователю. Войти в кабинет, оглушить или запугать, выбить стекло, спрыгнуть со второго этажа и давай бог ноги. Из пистолета по бегущему авось не попадут. По лесу без собак точно не догонят. Даром что ли он может пробежать марафон Конжак по горам без дороги, а менты не могут? И сокамерник говорил, что собак там нету. Вот и подменился, расплатившись чаем что ли. Или конфетами «помадка». Все равно пропадут, если побег удастся.

Названо чужое имя, двери шлюза открываются, а за дверьми – не воля еще, но уже ветер и солнце. Два десятка шагов нужно пройти до воронка. А там конвоир фотографию сличать не будет, довезет до следователя, введет в кабинет. И главное – внезапность. Правило такое есть в уличных боях – бить первым и сразу. Но:

– Стой, – кричат в спину, хорошо, что не стреляют. – Стой!

Узнал кто-то. Или сокамерник, сука, сожрал «помадку» и стукнул, чтобы не пришили и ему соучастие в подготовке побега.

И вот уж ведут назад. И если раньше снисходительно разбирались, даже намекали на возможность условного срока, то теперь накрутят по полной – кража, мошенничество и незаконное ношение оружия – три года.

Зачем бежал? Сам себе срок наматывал. Понимали же следователи, что дело молодое. Мошенничество можно было считать мошенничеством, а можно было сказать, что просто не отдавал долги. Незаконное ношение оружия? Ну да, носил нож. Но у какого же четкого парня на Урале нету за пазухой ножа? Кража? Да, была кража. Но украл шмотки, которые у его девушки хранил какой-то фарцовщик. А это кража, конечно, но из разряда «вор у вора шапку». Следователи же понимали еще, что если баба замешана… Может, из лихости украл, может, девчонку выгораживал, взял на себя. Так следователи думали до побега (если не считать того следователя, что сам претендовал на внимание замешанной в деле женщины). Но когда побег, значит как бы сам преступник признается во всем содеянном. Да небось знает за собой еще что-нибудь настолько серьезное, что стоит бежать. За побег накручивают по полной. А сам побег не инкриминируют только потому, что неохота подставляться – чуть не прошляпили же.

Зачем бежал? Даже если и не условный срок, три года – это ведь немного. Мелкие уголовники при хорошем поведении на половине срока выходят по УДО – полтора года получается, быстрее, чем армия. Но все же бежал. А если бы убили? А если бы сам ненароком не оглушил, а убил тихого следователя – кулак-то тяжелый? А если бы и получилось, то как бы потом жил – до конца дней скрываться? Но все же бежал. И нет этому никакого рационального объяснения, кроме уральской дерзости. Бежал, чтобы бежать. И теперь уж труби от звонка до звонка: после побега и до суда – в одиночке, потом в Каменском лагере, а под конец срока – опять в Свердловской тюрьме (Екатеринбург тогда назывался Свердловском).

Про лагерь Ройзман рассказывать не любит. Отшучивается. Все отшучиваются. Вот и у Арсения Рогинского все истории про лагерь смешные. И у Сергея Ковалева главный лагерный рассказ – про то, как приготовить праздничный торт из буханки ситного хлеба и конфет «подушечка». Только Светлана Бахмина из известных мне узников проговорилась, что в тюрьме понимаешь, насколько люди бывают жестокие, глупые, злые и несчастные. И все же люди.