РОК

прогрессирующим склерозом Леонида Ильича. Как часто я слышал от него, когда заходила речь о здоровье Л.Брежнева: «Да, Вы и я знаем тяжелую ситуацию, да, многие догадываются об истине. Но мы должны сохранять Леонида Ильича, ибо он гарант стабильности в партии и стране».

Я искренне любил и уважал Леонида Ильича. На моих глазах произошло трагическое превращение активного, полного жизненных сил и оптимизма человека в инвалида, требующего ухода за собой. Он прожил непростую жизнь, прошел войну, пережил тяжелые годы послевоенной разрухи, в его политической карьере были взлеты и падения, в 50-е годы он перенес тяжелый инфаркт миокарда, усугубил тяжесть своего состояния злоупотреблением снотворными, и к середине 70-х, что бы ни утверждали мемуаристы типа В. Медведева, это был дряхлый старик. Его превращение из хитрого и умного политика, умелого организатора, мастера политической и дипломатической интриги, знатока «человеческой души» в своеобразного робота, высказывающего чужие мысли и зачитывающего чужие речи, — это не только его личная трагедия, это трагедия его партии и такой великой страны, как СССР. Может быть, именно тогда закладывались корни гибели великой державы. Сегодня я прекрасно осознаю, что, если бы Л. Брежнев, торжественно отметив в Георгиевском зале свое 70-летие, ушел на заслуженный почетный отдых, история нашей Родины сложилась бы по-иному. Но опять злую шутку сыграли с нами борьба за власть, пресловутый принцип стабильности, в который поверил и я.

Ю.В. Андропов, думая о будущем, как дальновидный политик пытался найти в среде партийных работников и привлечь на свою сторону прогрессивных, умных людей, избегая карьеристов, пропитанных догматизмом и чванством. На Северном Кавказе не только во время официальных встреч и проводов, но главным образом в ходе неофициальных бесед и дискуссий за шашлыком на при-

40

роде, где все располагало к откровенности, состоялось знакомство и с каждым годом крепли товарищеские отношения между Ю. Андроповым и М. Горбачевым.

Андропов не афишировал своих планов в отношении Горбачева. Я узнал о них в определенной степени случай но. Однажды, когда мы встретились с М. Горбачевым в Архызе, у меня возникла неординарная ситуация, каких, по правде сказать, было немало в моей жизни. Только мы сели вокруг приготовленного нами шашлыка, как из поселка приехал вестовой и передал просьбу срочно позвонить Андропову. Архыз еще не был обустроен, и связь работала только в поселке. Горбачев начал волноваться — что-то случилось в Москве, если вот так внезапно, вече ром в горах ищут начальника 4-го Управления. Я более спокойно воспринимал такие звонки и внезапные вызовы, понимая, что для Ю. Андропова состояние здоровья Л. Брежнева было залогом благополучия и поэтому он бурно реагировал на малейшие его изменения. Связь с Москвой работала плохо, но все же минут через десять я разговаривал с Андроповым. Связь была открытой, поэтому разговор шел намеками. Я понял, что у Брежнева, который отдыхал в Крыму, возникли проблемы со здоровьем и что я должен срочно вылететь в Крым. «Дмитрий Федорович обеспечит Вам переезд, — сказал Андропов. — Передайте привет Михаилу Сергеевичу и извините, что пришлось прервать вашу встречу». И тут я еще раз уяснил, что каждый шаг, каждое знакомство мое (да, вероятно, и Горбачева) находятся под пристальным вниманием такой могущественной организации, как КГБ. Затем в трубке послышался голос Дмитрия Федоровича Устинова, не только моего пациента, но и «доброго товарища», как он сам представлялся мне и которого я очень уважал и высоко ценил: «Евгений, сейчас темно, вертолет в горы, да еще в ущелье, прилететь не может, Но как только начнется рассвет, он будет у тебя, доста-

41

вит на военный аэродром в Гудауту, а оттуда ты вылетишь в Крым. Так что будь к рассвету готов».

Возвращаясь, я увидел, как плотный туман начинает окутывать долину. «Куда в такой туман лететь? — искренне волновался Михаил Сергеевич. — Разобьется вертолет. Да я думаю, он и не прилетит. Давайте садиться за стол, а то шашлык остынет». Вечер прошел весело, шумно, как бывает всегда, когда встречаются хорошие знакомые.

Утром действительно стоял плотный туман, и я уже думал, что прав окажется Михаил Сергеевич, как вдруг услышал нарастающий шум, и вскоре над нами завис военный вертолет. Поскольку приземлиться он не мог, летчики спустили для меня веревочную лестницу. Через 30 минут мы уже были в Гудауте, а через полтора часа я садился в автомашину в Симферополе.