Рок И его проблемы-4

Запах женщины.

В ночи.

Когда ты — мужчина.

А с неба спряталась — круглая Луна. В полнолуние. И ты, немного, — зверь.

Нечестно…

Никогда.

— Я подумала, — сказала Гера, — там, на чердаке. Я подумала: я люблю, но знаю, что вы мне совсем не нравитесь. И чем дальше, тем больше… То есть, я не слепая, — все вижу. Все чувствую… То есть, я отдаю себе отчет, в том, что происходит. И понимаю, лучше вас в моей жизни уже ничего не будет. Может, эта ночь, — самая лучшая ночь в моей жизни… Поэтому я пришла сюда, чтобы провести ее с вами… То есть, чтобы стать вашей.

Вы не думайте. В любви, каждый старается для себя. Я — знаю.

Я — стараюсь для себя. Вы не мучайтесь… Вы здесь не при чем. Только постарайтесь не обидеть меня… Хорошо?

— Никогда, — сказал я.

— Никогда, — прыснула Гера. — Это так смешно…

И, словно желая доказать, что между нами происходит юмористическая сценка, а мне нельзя верить, по крайней мере, в моем категорическом заявлении, — она встала с табурета и переселилась ко мне на постель.

Села рядышком, аккуратно, по-прежнему, сложив руки на коленях. И — замолчала…

Она была права.

Эта — девочка.

Запах — женщины.

Запах ее волос, светящихся во тьме, — наигрывание равнодушного сверчка. Невдалеке.

Тепло ее прохладных ног рядом.

— Это — невозможно, — сказал я тихо.

— Почему? — невинно спросила она.

— Я — зверь.

— Дядя Миша, бедненький, вы просто врете… — она нагнулась, потянулась ко мне, обняла, и прижалась изо-всех сил. Стала шептать мне на ухо, так чтобы никто, кроме меня, ее не услышал, даже сверчок. — Я все знаю. Про вас… Вы — один. На целой земле. Никого у вас нет. Кроме меня… Вы — сильный. Вы самый сильный. Никого нет сильнее вас…. Вы боретесь с собой. Мне вас так жалко.

Вы самый нежный на земле. Я ждала вас всю жизнь. Вы понимаете?.. Я не шучу. Я ждала вас.

Я верю в судьбу. Она — есть… У каждого — своя. В моей, самое лучшее, что там находится, — встреча с вами. Я это поняла сегодня.

Я потом уйду, если вы захотите. Вернусь в Александров… Как скажите… Но вы не захотите.

Я жила — для этой ночи… Родилась, воспитывалась в детском доме, потом сдавала экзамены, переселилась в институт. У меня были подружки и друзья. И много знакомых… И все — для этой ночи. Для того, чтобы сидеть вот так сейчас с вами, и болтать вам на ухо всякие глупости…

Это не глупости. Я хочу, чтобы вы стали моим мужчиной. Я хочу, чтобы вы были во мне. И там началась жизнь… Самое загадочное, самое восхитительное из всего, что происходит на свете с женщиной.

Вы же — мужчина. Вы меня хотите. Я вижу… Я всегда это вижу.

Дядя Миша, поцелуйте меня.

— Ты хоть понимаешь, какую ерунду городишь, — сказал я.

Но обнимал ее, — не дружески. Я чувствовал теплую хрупкость спины Геры, ее волосы касались моих ноздрей, — от этого дыхание мое стало чаще. Я почти потерял голову.

— Ничего не нужно говорить, — шептала Гера. — Поцелуйте меня…

Тогда она стала единственной моей женщиной, которую и я хотел, — всю жизнь. Ради которой рос, делал глупости, и, в конце концов, оказался здесь. Рядом с ней.

Единственной.

Тело которой мерцало в темноте лунный светом. Потому что та Луна, которой не стало на небе, — сошла сюда.

Молчаливые губы ее были горячи, но тело — прохладно.

— Какого цвета у тебя глаза?

— Голубые. Вы разве не помните…

Грудь ее была холодна, как дыхание зимы. Живот, когда я коснулся его, — испугался меня.

— Ты вся дрожишь, — сказал я.

— Я — боюсь, — ответила Гера.

— Бедная девочка, — сказал я. — Меня не нужно бояться.

— Я знаю, — согласилась она, — но ничего не могу с собой поделать. Я так устроена. Мне — страшно.

— Тогда возвращайся на свой чердак, — улыбнулся я в темноте. — Там тебя никто не тронет.

Она никак не отпускала мою шею, чтобы я мог прогнать ее.

— Вы, дядя Миша, колючий… Могли бы и побриться для такого случая.

Я поцеловал ее в уголки губ, и сказал:

— Я тебя ждал всю жизнь. Ты мне веришь?

— Да, — сказала она.

— Ради тебя я пришел сюда.

— Да, — сказала она.

— Я хочу, чтобы когда-нибудь у нас был сын.

— Да, — сказала она. — Как ты захочешь.

— Ты назвала меня на «ты».

— Да, — сказала она.

Грудь ее по-прежнему была холодна, живот — боялся меня, а ноги крепко сжаты. Хотя она и прижималась всем телом ко мне. Я никак не мог ее согреть.

В доме было душно и жарко.

И тихо.

— Ты — дрожишь, — сказал я.

— Да, — сказала Гера, — ты такой горячий.

Мне понравилось, как она говорила мне «ты», так мне еще никто и никогда не говорил. Ее «ты», было как «я». Как-будто между ними не было никакой разницы.

— У тебя было много женщин? — спросила Гера.

— Никого.

— Я тебе верю.

Я прикоснулся к ее груди. Гера сделала попытку убрать мою руку, но я поцеловал ее.

— Она — моя, — сказал я ей.

— Как ты захочешь, — ответила она мне.

Основной инстинкт шевелил мои раздувшиеся ноздри. Я рычал от нетерпения и скулил одновременно.

Я — зверь, добравшийся наконец-то до самки.

Запах самки, прикосновение к ее начинавшему становиться влажным телу, — бесили меня, возбуждали, ослепляли мой мозг.

Извечная игра, когда лучшая самка достается победителю. Не тем, дрыхнущим по разным углам заброшенной деревни шавкам, не бобикам, изображавшим моих помощников, — мне.