Рядом со мной приземлилась кружка «Гиннеса» и стейк, и на некоторое время я был избавлен от необходимости отвечать ему.
- Что тебя на самом деле не устраивает? Ты живешь так, как будто все, что у тебя есть – это сегодняшний день. Квартира есть – и ладно. На еду и оплату счетов хватает – больше ничего брать и не планирую. Даже машины нет.
- Она мне не нужна. Была бы охота торчать в городских пробках – я бы давно ей обзавелся.
В голосе Билла засквозило отчаяние.
- Если ты всерьез уперся рогами и не хочешь чтобы этот контракт был подписан – Я умываю руки. Ты ведешь себя как подросток, который не думает ни о чем, кроме сиюминутного.
Он поднялся из-за стола, допил кружку, и положил под нее купюру.
- Пока. Ищи себе нового менеджера.
Я дал ему дойти почти до выхода из паба, когда негромко произнес:
- Тебе придется озаботиться тем, чтобы билеты на самолет были на троих.
Он замер.
- Что?
- На троих. Билеты. На самолет. Если, конечно, ты не планируешь остаться в Лондоне. Энни полетит с нами. И завтра, во второй половине дня, надо будет, чтобы ты за мной заехал. Я, как ты справедливо заметил, без машины, а это будет не престижно, ехать подписывать такой контракт на общественном транспорте. И не забудь про пресс-конференцию.
- А альбом?
- Все тексты готовы. Музыка тоже. Осталось привести немного в божеский вид, и засесть на студии. Можешь кинуть журналистам косточку. Он будет называться «Glowing Night». А теперь – иди, и не смей ко мне сейчас прикасаться. Не то я передумаю, и оставлю тебя за бортом.
- Ты… Ты, только что, кинул утопающему веревку.
Он растворился за дверью, а я неторопливо принялся допивать пиво. Стейк, как всегда, был изумительным.
Главное, чтобы на брошенной ему веревке он не вздумал повеситься сам, или повесить меня.
Две недели спустя, после утомительных сборов и перелета, мы, наконец-то, пересекли океан для того, чтобы очутиться в колониях. Конечно, Америка уже давным давно не колония, но мы, англичане, никогда не будем называть ее иначе.
Встреченные довольно неплохим солнечным деньком, мы спустились по трапу к ожидавшей нас машине. Всю возню с документами UMG брали на себя, и с прохождением таможни и прочей ерунды можно было не морочиться.
Откровенно говоря, я впервые в жизни попал в другую страну, но, не смотря на сильное желание покрутить по сторонам головой, чтобы увидеть все отличия, я сфокусировался на главном, а главным, в этот момент было то, что на пальце у Энни красовалось купленное мной обручальное кольцо.
Билл, естественно, раздул вокруг этого дела страшную шумиху, и это вызвало очередной всплеск продаж моих альбомов, но нам на это было плевать.
- Как ты, милая?
- Все в порядке.
- Скоро приедем в отель, и можно будет отдохнуть.
- Я не так уж и устала.
А вот я устал и довольно сильно. Конечно, жизнь рядом со слепым человеком далеко не проста, но сборы этого человека на полугодовое турне – это по всем меркам занятие нестандартное. Я и сам слабо себе представлял, что же может в этом турне потребоваться из вещей, поэтому Билл долго вопил насчет меня, что я барахольщик, и единственное, что может потребоваться в современном мире человеку в любой стране – это не чемоданы со шмотками, а кредитная карточка. Лучше – платиновая.
Перегородка между водителем и салоном опустилась.
- Мистер Ривз, справа от вас лежит конверт. Вас очень просят ознакомиться с его содержимым, и ответить согласием.
Я с интересом уставился на конверт, вскрыл его, и извлек приглашение на театральную премьеру с последующим банкетом. Когда я дошел до подписи – то рассмеялся.
- Что там такое? – поинтересовалась Энни.
Игнорируя жадные глаза Билла, я ответил.
- Помнишь, кто подписывает все письма фразой: «Желаю не сдохнуть от скуки»?
- Александер.
- Именно. Он приглашает нас в театр на премьеру, с последующим банкетом.
- Нас?
- Да. Тебя и меня.
Глаза Билла разочаровано потухли.
- Почему нет… Когда?
- Сегодня вечером.
- А почему в театр?
- Он теперь его владелец. И, насколько я слышал, у него собирается там довольно… богатая публика.
- Буду рада с ним снова пообщаться.
Я кивнул и задумался.
Александер был французом по происхождению, и по мышлению, но большую часть жизни он прожил в Англии. Это был еще один человек искусства, которому тоже повезло пробиться в жизни, хотя и не так как мне. Его успех скрывался в том, что белоснежные кудри, украшавшие его голову, и в большей степени напоминавшие пух, попались на глаза довольно обеспеченной особе, которая потратила много сил и средств на то, чтобы он стал ее мужем.
Я был знаком с этим очаровательным безобразием вот уже на протяжении более десяти лет, и всегда с улыбкой вспоминал его веселые выходки.
Единственным человеком, над которым он не подшучивал никогда – была Энни. К ней он всегда относился с большим уважением, и когда я познакомил их, его первой фразой в мой адрес стало – «Боже мой, mon ami, ты даже сам вряд ли понимаешь, какое чудо ты ухитрился заполучить. И если, не дай Бог, ты обидишь эту petite, то я сам тебя поколочу».